Музыкальная шкатулка Анны Монс - Екатерина Лесина

Инга как-то отстраненно подумала, что ей не страшно. Это сон… иногда ведь случаются нехорошие сны? И нынешний — из их числа.

— Будешь Ольке жизнь портить, — сказали ей, — порежу! Так порежу, что ни один хирург не восстановит. Поняла, тварь?!

— Я не порчу, — сочла нужным возразить Инга.

— Ну да! Приехала! Против меня ее настроила… нет, дорогуша, если вдруг с Олькой у меня разладится, я за тобой приду.

И тогда Инга осознала, что все, происходящее с ней, наяву. На самом деле. Что она лежит на нагретом мраморном столе, голая и беззащитная перед этим психопатом, отчего-то решившим, будто Инга лезет в его, психопата, жизнь. И, что бы она ни делала, его не получится переубедить.

А он не спешил уйти.

Инга чувствовала на себе его взгляд и, пожалуй, впервые стеснялась своей наготы, пусть прежде и гордилась своим телом, его естественной красотой.

— Смотри, тварь, — ее сильно хлопнули по ягодице. — Я тебя предупредил!

Больше Инга в этом салоне не появлялась.

Она вообще целую неделю просидела дома, до самой Оленькиной смерти.

— Это он ее убил, — она потерла руку об руку, унимая дрожь. И Игнат понял, что та история действительно очень сильно напугала женщину. — Он, больше некому!

— То есть в несчастный случай вы не верите?

Инга фыркнула:

— Оленька сама по себе была несчастным случаем, но… почему в доме не оказалось никого? Ладно детки, они давно от мамы к бабке переметнулись. Все угодить ей норовят, надеются, что старуха вот-вот в ящик сыграет, и тогда уж они оторвутся вволю.

Желание это было вполне понятным, но Игнат сделал мысленную заметку — побеседовать с этими «перспективными» наследничками.

— А куда подевалась прислуга? — воинственно спросила Инга.

— Выходной? — предположил Игнат.

— У всех и сразу? — Инга приподняла бровь, подчеркивая, насколько нелепым она считает подобное предположение. — Посудите сами. В доме обычно три горничных и кухарка. Добавьте водителя и садовника. И всем вдруг в один день выходной дали?

Это действительно выглядело весьма подозрительно.

— Оленька недолюбливала прислугу, ей казалось, что они за ней шпионят.

Судя по характеру Луизы Арнольдовны, это предположение имело все основания быть реальным. Вряд ли она оставила бы свою единственную непутевую дочь вовсе без присмотра.

— А Оленька не желала, чтобы мамаша оказалась в курсе ее романа с этим… уродом. Вот она и выставляла их. Ну, я так думаю, что выставляла.

Что ж, и это предположение выглядит весьма реалистичным.

— К тому же кофе она не пила, только зеленый чай. И тогда зачем ей понадобился кофе? Нет, это он ее убил.

— Чего ради?

— Псих, — у Инги давным-давно имелась собственная версия. — Может, она решила, что не хочет рисковать и вновь с ним связываться, может, глянула на него как-то не так, а он и взбеленился. Кто ж психов-то разберет?

Действительно… но пока то, что Игнат узнал о покойном Перевертне, говорило, что если он и был сумасшедшим, то каким-то весьма и весьма… продуманным. Недаром столько лет он носил маску перед дочерью Светланой…

— Скажите, — еще несколько вопросов, и Игнат уйдет, — а вам не доводилось слышать о старшей дочери Ольги?

— О Светке? Ужасная девица! Хабалка… в папашу небось пошла. Нет, поймите меня правильно, Виолетта — тоже не подарок, мерзкая капризная девчонка, которую Оленька избаловала до крайности. Но рядом со Светкой Виолетта — ангел! Или почти ангел. Эта девица время от времени заявлялась к ним и устраивала мамочке скандалы, мол, та ее бросила, обрекла на нищее детство и теперь обязана искупить вину. Лучше, если финансовым образом. Оленька давала ей деньги… копейки, но — неприятно.

— А про Анну слышали?

Это был расчет на удачу, однако лимит удачи на сегодня был уже исчерпан. Инга нахмурилась и спросила:

— Кто такая Анна?

Игнату тоже хотелось бы узнать, кто такая Анна, как она связана — если связана — с Перевертнем и существовала ли она на самом деле.

Существовала, по уверениям родителей Стаса, все еще не способных поверить в произошедшее. Этот визит дался Игнату куда тяжелее предыдущего. Он не был причастен к убийству, но все равно чувствовал себя виноватым и стеснялся смотреть в глаза его матери.

А та искала его взгляда, словно хотела убедиться, что Игнат и правда не позволит этой смерти остаться безнаказанной.

— Стас был очень послушным мальчиком, — третий раз кряду повторила она. — И учился всегда на «отлично»… и спортом занимался.

На коленях у нее лежал альбом с фотографиями, но женщина не порывалась его открывать, просто гладила велюровую обложку.

— Поступил сам, без блата… и учился, и работал, чтобы нам легче было… и все его хвалили. А потом он так радовался, когда ему Алексей Петрович предложение сделал. И оклад хороший, и фирма, и все…

Пока однажды путь мальчика-отличника, несомненно, вежливого и почтительного к родителям, ответственного и в то же время компанейского парня, не прервался — в директорском кабинете.

— Расскажите о его невесте.

По тому, как женщина вздохнула, Игнат понял: невеста — не плод чьего-то воображения. Она существовала, и это ее существование некогда было источником тихих бытовых дрязг.

— Анна… она такая…

Женщина не привыкла говорить о людях плохо, тем более что теперь, после смерти сына, девушка казалась ей почти родным человеком. Горе ведь объединяет людей.

— Какая она внешне?

— Средненькая. Такая… щупленькая. Не сказать, чтобы совсем тощая, но именно что щупленькая. Плечики эти худенькие… Ручки тоненькие. Чисто ребенок. Я так Стасу и сказала: ты в паспорт-то ее заглянул? А то знаете, есть же такие хитрые, что сами в кровать лезут, а потом шантажируют, мол, пойдут и заявление напишут, что их изнасиловали. Он только посмеялся, мол, Аннушке уже восемнадцать.

Следовательно, она совершеннолетняя как минимум, но субтильного телосложения и внешности средней. Но все равно надо будет с Эллочкой переговорить: ревнивая женщина соперницу гораздо ярче опишет. А там уж можно и ценный портрет составить.

— Она из себя — тихая, незаметная, но… — Мать Стаса нахмурилась, словно не давала ей покоя какая-то мысль, вот только она не знала, прилично ли эту мысль высказывать совершенно постороннему человеку? — В тихом омуте черти водятся…

— Я подозреваю, — Игнат решил быть откровенным, — что Анна втянула вашего сына в нехорошую историю, что именно она подтолкнула его залезть…

Остальное женщина сама додумает. Она ведь уже думала об этом, не раз и не два, но всякий раз отгоняла недобрые мысли, мол, больное воображение и боль утраты за собой ведет, усиливается…