Мертвые видят день - Семен Лопато

Подняв голову Вагасков посмотрел на линию земли по ту сторону колеса, но за клочковатыми кустами и нагромождением какого-то мусора разглядеть, есть ли там выход из прорытого подземного хода, не было возможности.

– Ну что ж, – произнес немец, – в конце концов, у нас есть лишь один способ проверить – пройти тем же путем.

– Чтобы ход был надежным, они должны были ставить по пути деревянные крепи, – озабоченно сказал Вагасков, – это же точно как в минных галереях или угольных шахтах.

– Пойдем по одному, очень осторожно, – сказал немецкий офицер. – Давай мы с тобой и еще несколько человек, на всякий случай.

Спустившись вниз по земляным ступенькам, Вагасков и немецкий офицер, включив фонарик, углубились в прорытый ход, кто-то из немцев двинулся за ними, я пошел последним. Затхлая атмосфера гнили и болотной воды ударила в ноздри, под ногами была расползающаяся черная жижа. Через пару метров после того, как ход стал горизонтальным, стены и потолок его и вправду, как говорил Вагасков, были укреплены несколькими сбитыми в жесткую конструкцию деревянными кольями, еще одна такая же конструкция последовала еще через пару метров. Прорытый ход давал возможность сначала идти, согнувшись в три погибели, а затем ползти на четвереньках, видно, однако, было, что к делу рывшие его относились серьезно и опасность быть заваленными на полпути понимали. Деревянные крепи шли друг за другом с обнадеживающей периодичностью; переползая очередной поворот, вдруг заметив забившийся в сапог довольно большой лист бумаги, видимо попавший в него еще при входе, я, окликнув немецкого офицера, передал лист ему; взяв, он осветил его фонариком, чуть протиснувшись вперед, вытянув голову, я смог под косым отсветом фонарика прочитать бегущие по листу крупные буквы.

«На этом месте, мы, Священная бригада Патриотов Италии, положившая целью и смыслом жизни отыскать и вновь представить миру “Кубок Могущества”, начинаем подземный путь под Вратами Лезвий вечности. Наша преданность делу и идее Великой Италии пусть будет залогом успеха нашего дела. Председатель и вождь ложи патриотов воссоздания и восстановления Римской империи «Джулио Чезаре» Джузеппе Мальдини – от имени всех дерзнувших и решившихся. Да здравствует Великая Италия!»

Скомкав лист, немец брезгливо откинул его куда-то во тьму.

– Дай бог мне ошибиться, – пробормотал он, – но когда за дело берутся итальяшки, ничего, кроме трезвона, не жди. Ладно, посмотрим.

Согнувшись, мы продолжили ползти. Внезапно пространство перед нами резко расширилось, сумев встать с четверенек почти в полный рост, мы оказались в укрепленном древесными кольями кубическом, довольно объемном помещении. Посветив фонариком по стенам, немец, казалось, чуть вздрогнул от неожиданности – на одной из стен, на большом деревянном – от пола до потолка – кресте был распят человек. Распятый и погибший очевидно очень давно, он висел, касаясь ногами земляного пола, полуразложившись и провиснув на массивных черных железнодорожных гвоздях-костылях, вроде тех, какими заколачивают шпалы. На облезшем, со следами волос черепе виден был съехавший венок из проволоки.

Секунду глядя на него, покрутив головой, немецкий офицер отвернулся. – Только этого не хватало.

Стараясь не глядеть на распятого, мы ползком, по вновь резко сжавшемуся коридору двинулись дальше. Ход вновь сузился, черная жижа под ногами и руками стала глубже и водянистей, деревянные крепи из кольев чем дальше, тем стали попадаться реже. В двух местах с трудом почти просверлившись сквозь узенькие оконца, в которые сжался проход, в других руками и найденными в песке и жиже осколками дерева вынужденные расширять ход, через довольно длительное время мы, наконец, выбрались на относительно широкий и почти сухой участок тоннеля. Ход чуть повернул; слыша впереди неожиданные короткие возгласы и ругательства, через несколько секунд я понял, в чем дело – на дне хода, наполовину погруженные в донную грязь один за другим лежали пять полусгнивших трупов, один из них, кажется, был женским. Миновав их и проползя еще какое-то расстояние, уже предчувствуя недоброе, мы добрались, наконец, до последнего отрезка подземного хода, ведущего вверх.

Ход снова расширился до воронки, сверху засветилось небо, по выдолбленным в глинистой почве полуразмазанным ступеням последним я вылез на поверхность. Колоссального сооружения вентилятора нигде не было видно, во всяком случае его точно не было у нас за спиной, лишь сообразив раздвинуть густые высокие кусты, растущие на краю клочка суши, на котором мы оказались, мы поняли, куда вывел нас ход. Уйдя далеко вбок от задуманного итальянцами плана, он не пересек линию колеса, а вышел на поверхность метрах в ста справа от него, так что выходное отверстие оказалось практически на одной плоскости с ним – с места, на котором мы находились, видна была боковая поверхность колеса, выглядевшая на первый взгляд как высоченный, чуть наклоненный вперед столб. Перед островком, на котором мы стояли, была все та же непроходимая пузырчатая топь, дна которой палками невозможно было нащупать, вбок от островка тянулись цепочкой прерываемые узкими участками воды еще несколько похожих островков. Оглядев все это, немецкий офицер, оборвав с куста пучок листьев и пытаясь отчистить сапоги, плюнул себе под ноги.

– Достойные потомки аббата Фариа, – сказал он. – Того квазилегионера очевидно и распяли за превосходное знание полевой геометрии.

Вагасков задумчиво оглядел тянущиеся островки и водное пространство вокруг.

– Тут не действуют компасы, – негромко произнес он, – чтобы выдержать под землей правильное направление нужны средства инерциальной навигации, которых у них, понятно, не было. Так что геометра, возможно, распяли зря.

– Что делать будем? – спросил боцман.

Вагасков мрачно-выдержанно посмотрел на возвышавшееся слева высоченным профилем колесо.

– Зря сапоги чистил, – сказал он немецкому офицеру, – сейчас обратно полезем.

Машинально взглянув на боковую поверхность огромного сооружения, присмотревшись к его фактуре, уколотый внезапной странной, почти бредовой мыслью, еще не до конца уверенный, правильно ли я все вижу, я подошел к немецкому офицеру.

– Прошу прощения, – сказал я, – не могли бы вы на минуту дать мне ваш бинокль?

Быстро взглянув на меня, но ничего не сказав, немец протянул мне бинокль.

Настроив его по глазам, несколько мгновений я внимательно рассматривал боковую поверхность колеса. Как и показалось мне сначала, она была не гладкой, а рифленой. И не просто рифленой – отличная цейсовская оптика четко позволяла различать тянущиеся по всему обращенному к нам профилем огромному полукругу ровные ряды аккуратно намотанных проводов.

– Что? – коротко спросил быстро подошедший и видимо уже что-то заподозривший Вагасков.

Взглянув в последний раз, я медленно отдал бинокль немцу.

– Это не просто боковая поверхность, – сказал я, – это провода обмоток электродвигателя. Это колесо – огромный электродвигатель. Обод колеса, вокруг которого намотаны провода – статор, а крутящиеся режущие лезвия – ротор. Если найти источник электропитания этой конструкции и отключить его или просто перебить, разорвать провода обмотки статора, двигатель остановится и лезвия перестанут вращаться. Совсем.