Пошел вон, Чернов! - Наталья Евгеньевна Шагаева

за плечи. — Он тронул тебя, да?! — за секунду нежность и трепет в его глазах превращаются на ярость. — Он тебя тронул! — сжимает челюсть.

— Успокойся, сумасшедший, — стараюсь усмехнуться, но выходит плохо. Дышу глубже, пытаясь прийти в себя. — Чаю мне сладкого сделай, — выбираюсь из его захвата, начиная раздеваться.

— Ты заболела? — теперь в его голосе паника.

Он всегда такой. Тысячи эмоций, и все плещутся через край.

— Ну кто-то называет это болезнью, но нет, я не больна.

— Не понял, — смотрит на меня с подозрением.

— Сделай мне чаю с сахаром, и поговорим! — в приказном тоне указываю ему в сторону кухни, а сама иду в гостиную.

Здесь тоже ничего не изменилось. Словно я ушла отсюда только вчера. Кроме того, что на полу возле окна стоят три корзины с цветами. В одной – белые и розовые розы, украшенные жемчугом, в другой – герберы и ромашки. В третьей – орхидеи и лилии. Я просила цветы, да. Улыбаюсь, проводя по букетам пальцами.

Когда узнала, что беременна, я успокоилась. Меня отпустили обида и злость. А когда Коган сообщил, что тот ребёнок не от Руслана, выдохнула. Я, наверное, плохой человек. Ведь ребенок ни в чем не виноват, но меня очень триггерило его наличие. Я, наверное, никогда бы с этим не смирилась, как настоящая эгоистка. А теперь, когда мне понятно, что Коган сыграл на пороках моих мужчин, все встало на свои места.

Нет, вины с Руслана я не снимаю. Он мерзавец, но за это я ему уже много раз нахлестала по щекам и не только физически. Мне не хочется больше воевать и скандалить. Мне хочется жить, не обманывая себя. Чернов, похоже, единственный мужчина, на котором я помешалась.

Оборачиваюсь, когда Руслан проходит в гостиную с кружкой чая.

— Я просила один букет.

— Я не знал, когда ты придёшь, поэтому заказывал каждый день новый.

— Я уже говорила, что ты сумасшедший? — принимаю от него кружку.

— Говорила, — ухмыляется и снова идет на меня.

— Так, стоп! — выставляю руку вперед. — Не трогай пока меня, — отхожу на шаг назад. — Присядь, нам надо поговорить, — указываю ему на диван, а сама сажусь в кресло.

Но когда этот мужчина меня слушал?

Он садится напротив меня на журнальный столик. Настолько близко, что его колени вжимаются в мои.

Отпиваю чай, грея ладони о кружку.

— Кошечка моя, говори уже. Иначе я снова себя накручу.

— Не надо. Все хорошо. Коган меня отпустил, и он меня не трогал.

— А бизнес?

— А бизнес наш потерял половину, — выдыхаю. — Но это неважно. Как ты?

— Да я ох*етельно. Но если ты мне скажешь, что происходит, будет еще лучше.

— Скажи мне, Руслан, что ты чувствуешь к своему сыну?

— Блять, Слава! — потирает лицо. — К чему эти разговоры? Зачем сейчас-то резать по больному?

— Рус, простой вопрос, без упреков, мне важно знать.

— Это сложный вопрос. Я бы хотел, чтобы его не было. Нет, я бы хотел, чтобы той ситуации, в которой он был зачат, не было. Но он есть. И он мой. И я должен его принимать, — хрипло, с надрывом произносит он. — Мой сын не скажет мне спасибо за то, что я кинул его только потому, что его мать мне ненавистна.

— Ты так и не ответил, что ты чувствуешь к ребенку, — отпиваю еще несколько глотков чая. Становится легче.

— Слав, я не знаю, что чувствую. Противоречивые эмоции. Понимаю, что он мой, и вроде испытываю трепет при виде грудного малыша. Но до конца проникнуться не могу, — качает головой. — Я пытаюсь, но все время ищу сходства с собой. Не нахожу… И это логично. Он маленький. В общем, сложно, но я стараюсь ужиться в этой концепции. Нахрен тебе это надо? Давай это будет моей головной болью? И я сам сожру себя угрызениями совести. Просто будь рядом. Иначе я свихнусь!

Встает, проходится по комнате, снова потирая лицо. Хватает пачку сигарет, вынимает одну, но не прикуривает, просто нервно крутит сигарету в руках.

— Будут еще вопросы? Еще не совсем вывернула мои внутренности? Вскрытие продолжается?

— Это не твой ребенок, Руслан.

— Кошка моя любимая, — выкидывает сигарету в пепельницу. Подходит ко мне, снова садится на стол, отнимает кружку с чаем и берет мои ладони, сжимая. — Я бы очень этого хотел. Но он мой. Я делал тест, — подносит мою ладонь к своей небритой щеке и прижимает.

— Сделай еще тест. В другой лаборатории. Это не твой ребенок.

Руслан замирает, всматриваясь мне в глаза.

— Откуда такая уверенность?

— Коган поведал. Девушка уже была беременна, до этого… — прикрываю глаза. Я хоть и пережила измену, но всё равно больно вспоминать.

— А он откуда знает? — уже зло и ревностно спрашивает Чернов.

— Ну ты же всё понимаешь… — отнимаю руку от его лица и снова беру кружку, допивая чай.

— Блять! Я его точно грохну! — снова соскакивает с места и хватает ещё одну сигарету. — Нахрена так делать? Не мог конкурировать как мужик?

— Чернов! — тоже начинаю злиться. — Иди на лоджию, покури, подыши и остынь. И не делай из себя жертву. Никто тебя не тащил в тот клуб, никто насильно не заливал в тебя бухло, и никто не принуждал тебя совать член в левую бабу! Это тебе, сволочь такая, кара! Всё. Скройся. Снова взбесил! — тоже встаю с места и иду в коридор.

— Стой! — ловит меня за руку. — Я не прав. Я мудак, да. Не уходи! Не отпущу.

— Да успокойся ты. Я в туалет, — вырываюсь, скрываясь за дверями ванной комнаты, но слышу, как Чернов, гад такой, всё равно запирает свою дверь на все замки. Он неисправим.

Когда выхожу, замечаю Руслана, курящего на лоджии. Вот и пусть выдохнет. У меня ещё одна для него новость.

Желудок сосёт. Я теперь постоянно голодная. Такими темпами за оставшиеся восемь месяцев беременности меня разнесёт. Но ничего не могу с собой поделать, меня начинает трясти от голода.

По-хозяйски прохожу на кухню. Открываю холодильник. А там… Ничего. Сырная заветренная нарезка, яйца, маслины, водка и всё.

Чем он вообще питается?

Вытаскиваю банку маслин, съедаю одну