Тень фараона - Сантьяго Мората

Я смутился, не знал, куда девать глаза, и посматривал на пруд, в который хотелось нырнуть, чтобы смыть с себя грязь. Царица глядела на меня с улыбкой и одобрением. Я сбросил свою потрепанную одежду солдата, оставшись совершенно обнаженным – в таком виде купаются дети, – и с удовольствием вошел в воду, плескаясь, как малыш на радость родителям.

Но когда я, чистый, вышел на берег, она смутилась и отвела взгляд. Я не сразу понял почему, так как не видел себя из‑за ряби на воде, но за эти тринадцать месяцев мое тело изменилось, мышцы стали такими, каких не бывает у придворных.

По сигналу царицы приблизилась служанка с льняной туникой, закрывшей меня целиком, и улыбка вернулась к фараону.

Я бы отдал что угодно, лишь бы продлить этот счастливый момент, исполненный детской, невинной радости, но действительность не позволяла медлить.

– Боюсь, я с дурными новостями.

– Могу себе представить, ведь твоему отцу было бы нелегко отпустить тебя, не будь на то серьезной причины.

Я улыбнулся.

– Значит, вы знаете, что наши позиции ненадежны. Отец говорит, что нам нужно время.

– И что предлагает узурпатор?

На этот раз мое смущение не было приятным.

– Не стоит вслух его так называть.

– Говори.

Я поднял взгляд. Передо мной была не хрупкая женщина, а могущественный фараон. Я не знал, всегда ли ей удается держаться с таким достоинством, но это придало мне сил, и я ответил, хотя и не без колебаний:

– Он, Суппилулиума, хочет… в качестве условия заключения мира… чтобы его сын Заннанза…

Нефертити вздохнула с облегчением.

– Я допускала такую возможность.

Меня удивила ее выдержка, а она продолжала:

– Мне очень не нравится, что одна из моих дочерей будет жить в такой варварской стране, но у нас нет выбора. У Анхесен развилось непомерное честолюбие, и я очень боюсь, когда вижу ее вместе с Тутом, несмотря на то, что он продолжает ухаживать за мной. Я…

Я еще больше огорчился и смутился. И перебил ее, прежде чем ее слова привели бы нас обоих в еще большее смущение.

– Царица…

Она в удивлении замолчала. Наверное, лицо мое было белее молока. Я понял, какой неловкости страшился мой отец.

И сказал:

– Речь идет не об одной из принцесс… а о вас самой.

Царица сделала шаг назад, в лице ни кровинки, все тело окаменело. Она едва держалась на ногах, но старалась сохранить царское достоинство. Удивительно – она не произнесла ни слова. Царица оставалась неподвижной, а глаза ее напоминали глаза древних статуй со стеклянными зрачками, светящиеся и прекрасные, но застывшие и непостижимо печальные.

Я сделал шаг к ней, потому что ее неподвижность испугала меня, но она легким движением остановила меня. Когда я повторил попытку, стремясь услышать от нее хоть слово, она развернулась и убежала.

В этот вечер я должен был выполнить еще одну нелегкую задачу. Я попросил визиря Рамосе немедленно принять меня, и он согласился, хотя и не скрывал своего пренебрежения.

Я знал, что он не особо хорошего мнения обо мне, потому что вообще не любит тех, кто быстро продвигается по служебной лестнице, считая, что следует потратить всю жизнь на то, чтобы добиться даже должности судьи. Он прекрасно справлялся со своими обязанностями, хотя, став первым визирем и оказавшись в водовороте придворной борьбы за власть, понял, что это совершенно ему не нравится, и, чтобы не потерять своего положения, сделался подозрительным и замкнутым – таким его знали все мы.

Он тоже был удивлен происшедшими во мне переменами.

– Ты сильно изменился.

– Да. Мне пришлось перестать быть придворным и превратиться в военного. Сейчас я вижу все иначе, и, к сожалению, то, что я вижу, нравится мне гораздо меньше. – Мои слова были искренними и не претендовали на то, чтобы быть восприняты как шутка, но по его лицу я понял, что он именно так их воспринял. Начало получилось неудачное. – Визирь Рамосе, хотя мы с вами друг другу не симпатизируем, знайте, что я ценю вас как человека справедливого, каким вас считал сам фараон, и не имею ничего против вас и не собираюсь строить козни. Напротив, я пришел к вам как к почитаемому мною визирю и как к другу, которому должен сообщить плохое известие, но не знаю, как его преподнести.

– Говорите без промедления.

На лице его было написано все то же пренебрежение, хотя обращаться ко мне он стал более вежливо.

– Я не хочу вмешиваться в вашу личную жизнь и никогда не осуждал вас, но новость касается человека, которого, как я полагаю, вы любите.

– Да говорите же наконец, ради Маат!

– Вы знаете, что мой… что полководец Хоремхеб и я вели переговоры с царем хеттов.

– Да, но такими темпами вы до завтра не сможете рассказать мне то, что хотели.

– И мы узнали, кто такой египетский шпион, который крал у нас сведения и передавал их хеттам, я думаю, за хорошую плату и за обещание высокого положения после войны.

– И?

– Визирь, этот шпион – Майя.

Он помолчал. Потом встал, чтобы отойти и скрыть от меня лицо, но не смог сделать и нескольких шагов. Он потерял сознание и упал. Я подбежал, желая помочь ему, и крикнул слуге, чтобы послали за Пенту.

Визирь вскоре пришел в себя. Посмотрел на меня, и на глазах у него выступили слезы. Я сказал, что лекарь уже идет, и попытался его успокоить.

Пенту пришел, осмотрел глаза и рот визиря, прощупал живот, потрогал голову и шею. В конце концов он пришел к выводу, что это всего лишь последствие переутомления, и мы простились с ним, поблагодарив за расторопность.

Рамосе снова заплакал. Я сочувствовал ему. Моя любовь к царице напоминала его чувства, и я холодел при мысли о том, что мог бы оказаться в подобном положении.

Ему принесли какой-то настой, и он стал пить, пока я рассказывал ему об этой встрече. Теперь он уже был не обманутым любовником, а неумолимым судьей.

– Мне жаль, что я принес такие неприятные вести. Теперь вы понимаете мои колебания. Мне хотелось сообщить это как можно мягче. Мы не станем обнародовать эту новость, если вы предпочтете поступить именно так.

– Благодарю вас, но я должен оставить свою должность, потому что по моей вине начнется новая война.

Я взял его за плечи и легонько встряхнул.

– Не говорите глупостей. – Его слегка испугали мои действия. – Он не первый и не последний шпион, проникший во дворец, а вы ни в чем не виноваты, да и сейчас не время уходить в отставку, потому что вы нужны стране.

– И что мы можем сделать?

– В данный момент – назначить большую цену за его голову. Хетты более корыстны, чем мы думаем. Что касается вас, то вам следует неукоснительно выполнять свои обязанности.