Чудеса в решете - Владимир Сухинин

Антон схватил второй сапог и со злости снова запустил его в храпящего шера.

– Чего опять? – недовольно проворчал Торвал.

– Я спать не могу из-за тебя.

– И что я должен сделать, чтобы ты, Ант, уснул?

– Ну просто посиди, пока я не усну, – попросил Антон.

– Ну вот еще чего! С какой стати? Ты не можешь уснуть, а сидеть должен я?

– Если я не усну, я буду петь.

– Пой. Кто тебе мешает.

– Торвал лег, а Антон затянул песню. Он знал, что его пения не мог выдержать никто. Он так безбожно фальшивил, так противно подвывал на ноте, похожей на скрип ножа по стеклу, что все затыкали уши и убегали.

– Вот умру я, умру-у, – завыл Антон. – Похоронят меня-я… – Антон еще не закончил петь первый куплет, как шер подскочил.

– Хватит! – взмолился он. – Я лучше и в самом деле посижу. Ты, Закатный, поешь так, словно кладешь себя живого в могилу. Меня просто ужас пробрал от твоего пения. Вот поверишь, до мозга костей.

Еще бы Антон не верил. Он испытал свое пение на многих.

Утром он проснулся от того, что его больно ударили по плечу. Он открыл глаза и схватил в полете второй сапог, что летел в него.

– Ты чего кидаешься? – недовольно спросил он.

– Вставать пора. Умывайся, завтракай и пойдем на рынок. Франси нам принесла корзину с едой и была очень недовольна, что мы ели в харчевне и еще угощали рыцаря.

Антон сел на кровать.

– Что за бред! – возмущенно проговорил он. – Я сквайр или не сквайр?

– Сквайр… – спокойно ответил шер, – Только очень бедный сквайр. У которого нет денег даже на еду в харчевне.

– И что? Это временно. Сейчас пойдем, продадим доспехи, мечи, и я стану богачом. Куплю все королевство.

– Ух ты! Королевство? И что ты с ним делать будешь? – засмеялся Торвал.

– Да издам всего два закона. Приравняю шеров к сэрам и назначу Франси главным сборщиком налогов.

– К сэрам? Интере-есно. За такого короля хирды кланов будут сражаться бесплатно. Они тебя и на императорский трон возведут.

– Ну вот, у меня появился план на будущее. А пока, будущий сэр, соблаговолите дать команду принести воды будущему королю.

– Да вон таз стоит со вчерашнего дня. Мойся на здоровье.

– Я там ноги мыл.

– И что? Ноги были твои, не чужие.

– Я… Я не могу. Мне зубы чистить. – Антон жалобно посмотрел на шера.

– Ох уж эти имперцы и финики, – притворно вздохнул Торвал. – умывайся, вода свежая.

Приободренный Антон сразу вскочил, нацепил сапоги на босу ногу и подошел к тазу.

– А чего так рано идем? Еще не рассвело? – он посмотрел в окно.

– Хочешь что-то путное купить, тогда надо идти на рынок рано утром, – ответил Торвал. Он держал корзину и ждал Антона.

– Ты ешь, не жди меня, – понял его затруднение Антон. – Я все равно столько не съем, сколько влезает в тебя.

– Нет, Антей, кушать надо в компании с сэром. Привыкать нужно. Я подожду. Потом говорить буду, что ел из одной корзины с королем…

Вышли они, когда только-только стало рассветать. Погрузили тюки на лошадь, и та, звонко цокая копытами по узкой мостовой, повезла товар на рынок.

– Улочки узкие, – заметил, зевая, Антон. – Как тут повозки проходят? Им же надо как-то на рынок попасть.

– А рынок не в городе. В городе лишь лавки мясников, зеленщиков и прочей мелочи. Основная торговля налажена в речном порту. А туда товар поступает в основном по реке. Мы сейчас выйдем из города и обойдем его с севера.

– А что, у рынка нет постоялых дворов? – зевая и прикрывая рот ладонью спросил Антон.

– Есть. Как не быть.

– Почему мы тогда здесь остановились, а не у рынка?

– Потому что с нами благородный сквайр, и он, согласно правил чести, должен останавливаться в городе, а не рядом с простолюдинами у рынка.

– Боже мой! – хмыкнул Антон. – Сколько нелепых условностей! Люди только и делают, что усложняют себе жизнь.

– Ты тоже это заметил? – поддакнул смеющийся шер.

Через двадцать минут неспешного шага они вышли к реке. Уже издалека слышался многоголосый шум, царивший на припортовом рынке. Сначала начались длинные ряды складов, построенных из толстых стволов деревьев, а за ними уже показался и сам рынок. В центре шли добротные торговые магазины, которые здесь называли лавками, а по бокам и дальше по берегу – навесы со столами.

Шер уверенным шагом, как ледокол, раздвигающий льдины, прошел сквозь толпу в первую лавку. Там продал один комплект брони и оружия. Антон молчал и не вмешивался. Он видел, что купцы с Торвалом не торговались, они давали ту цену, которую назначал шер. Единственное, что вызывало их скрытое недовольство, он сразу отметал в сторону медь. Или говорил ее цену. С ним не спорили, давали серебро и часть меди, но уже по другому курсу. За полчаса они наторговали шестьдесят таланов серебром и двадцать медью. Остался еще строевой конь. Но Торвал сказал, что его продаст завтра.

– Пошли покупать, что нужно тебе, Антей. У тебя нет приличной одежды и сапог. Выглядишь ты… – он не договорил и махнул рукой.

– Пошли сначала туда, где продают хорошую обувь, – обрадовался Антон. Все заработанные деньги были у шера, и Антон даже не пытался их забрать.

– Ну, раз ты из сармитов, пошли в лавки имперцев. – Он уверено повел Антона направо. Под навесом висели сапоги разных цветов, ремни… и Антон с удивлением увидел ковбойские сапоги-казаки. Искусно расшитые, с каблуком и без каблука, высокие и как батильоны. На любой вкус. Он сразу выбрал три пары высоких сапог, примерил и остался доволен.

– Может, вам, ваша милость, еще и без каблука показать? – предложил продавец. – Есть также с бронзовыми наколенниками боевые сапоги.

– Без каблука не надо! – отрезал Торвал. – У сэра стремя прямое[15]. А с бронзовыми накладками можно посмотреть. – Он внимательно повертел сапоги в руках и поморщился. – Нет, не годится, тут одна медь. Еще одну пару без накладок, и все берем за серебряный талан.

Антон не спорил, он доверял мнению шера. Антон в это время перебирал ремни и нашел необычное снаряжение. Отдельно, весь в пыли, висел пояс с ременной портупеей[16]. На поясе и ремнях были ножны, а в них странные тонкие стилеты с шаром ближе к острю, длиной они были сантиметров двадцать пять. Он сразу понял, что это метательное оружие. Тайной страстью Антона было метание ножей, и сейчас он, увидев эти стилеты, почувствовал в них нечто родное.