Модистка королевы - Катрин Гюннек

— Я буду последней, кто последует ее примеру, — смеясь, ответила королева. — Я ведь не хочу, чтобы все говорили, будто я прячу свой слишком высокий лоб!

Лебрен пришлось сдаться. Я спокойно отправилась обратно, мимо улицы Вилледо. Раньше я арендовала в Версале апартаменты у господина Бонневи, чтобы находиться вблизи королевы и иметь возможность быстро появиться у нее по ее просьбе. Маркиз де ла Сюз, распределявший жилье во дворце, однажды предложил мне это. Но какими же мрачными были апартаменты! Я, «спекулянтка», «расхитительница казны», имела еще достаточно средств, чтобы обеспечить себя жильем более подходящим. Многие апартаменты были грязны и отвратительны. У постояльцев была мерзкая привычка разбрасывать повсюду еду, и прожорливые серые существа охотно лакомились оставленной для них провизией! Мыши, а еще клопы и двуногие паразиты шлялись по всему дворцу! Слишком уж большое скопление нечисти, на мой взгляд. С тех пор я предпочитала устраиваться самостоятельно. Во всяком случае у меня было не так много времени, чтобы шататься между домом, Версалем, Парижем или Эпинеем. Признаю, нередко я думала, что похожа на скитальца. Все время в пути… Но это было необходимо, и иногда я находила в таком стиле жизни даже что-то приятное. Как тогда, во время поездки в Бретань, которая обернулась маленьким забавным приключением.

Сейчас мне кажется, что эта поездка была знаком счастливого поворота судьбы.

Между двумя визитами в Версаль дела завели меня к Ренну[112]. На обратной дороге компанию мне составил молодой человек, который только что получил звание младшего лейтенанта и присоединился к своему полку. В Камбре, я думаю. Его путь проходил через Париж, и я охотно предоставила ему место в своем экипаже по просьбе одного из его родителей. Моя дорожная карета была пуста, так почему бы мне не подвезти этого восемнадцатилетнего бретонского юношу, подумала я. В полночь, когда лошади были готовы, мы бодрым аллюром тронулись в путь. Была ночь, мы были одни… Он забился в самый дальний угол кареты, боясь даже прикоснуться к моему платью! На это было жалко смотреть. Он что-то бормотал и этим только усугубил возникшую неловкость. Несомненно, я была первым хорошо одетым человеком в его жизни. Думаю, ночные тени приукрасили мое лицо и силуэт, доставляя еще больше мучений этому птенцу…

При выезде из Сен-Кира я видела, как он таращил детские глаза, пораженный шириной улиц и строгой симметрией зеленых насаждений. Когда мы достигли Версаля, он стал немного разговорчивее:

— Вот так красота! — дивился он красоте Оранжереи. — И мраморные лестницы… Лес Трианона! — воскликнул он.

На подъезде к Парижу он еще больше расхрабрился и признался, что его пугают лица, которые он мельком видит из окна кареты.

— Мне кажется, у них такой насмешливый вид, — пробормотал он, бросив несколько растерянных взглядов на прохожих. — Они, конечно, смеются надо мной?

Я успокоила его. Здесь, как и в любом другом месте, это было делом привычки. Нужно было избавиться от страха, стать черствым. Я, как и он, покинула провинцию, чтобы обосноваться вдали от родного дома. У меня это получилось! И у него получится так же, может, даже лучше, заверила я его, хотя сама в это не сильно верила.

Наше путешествие завершилось на улице дю Мэй. Прежде чем уйти, я тихонько условилась с портье отеля «Европа», что он позаботится о том, чтобы мой юный бретонец получил хорошую комнату.

Мы больше никогда не виделись. Мы могли бы… но случай распорядился иначе.

Я часто думаю о том, что эта несколько странная ночь изменила нашу жизнь без нашего ведома. Звезда удачи на небе переместилась… Она мягко покинула меня, чтобы озарить путь этого молодого человека, ставшего впоследствии министром государства, послом и пэром Франции.

Я не сказала ему и сотни слов, но он навсегда остался в моей памяти. И я знаю, он тоже запомнил меня. Разве можно забыть первую ночь с женщиной?!

Первая ночь Франсуа Рене де Шатобриана[113]с женщиной была прекрасна, ведь ему посчастливилось провести ее со мной.

Положение наше становилось все хуже и хуже.

Воспоминания о том времени наводят на меня ужас, говорить о нем неприятно, но я дала себе слово рассказать все.

Как будто покрывало грусти медленно опускалось на нас. Невидимое, но тяжелое, почти осязаемое. Помню одну ночь, на улице Ришелье, когда я внезапно проснулась. Дурной сон… Я чувствовала, как непроглядная мгла сгущается вокруг меня и мадам Антуанетты. Я увидела ее, одетую во все черное; огромное колье сдавило ее шею. Она смотрела на меня, и из глаз ее катились слезы.

Для меня все началось с неприятных новостей из Бельгии. Буллан, брюссельский торговец, затеял со мной ссору из-за фальшивого жемчуга, который я якобы у него заказывала. Когда судья потребовал предъявить мой заказ в письменном виде, бельгиец пошел на попятную. Как он мог предъявить то, чего не существовало вовсе? Я решила, что проблема решилась сама собой и дело может быть закрыто, но судьи-консулы приговорили меня к выплате Буллану нескольких сотен ливров, хотя он и признал, что никакого заказа с моей стороны ему не поступало. Я не имела привычки проигрывать процесс, особенно когда правда была на моей стороне. Конечно, я пренебрегла несколькими вызовами в суд и достаточно легкомысленно отнеслась к этой истории, но ведь я была уверена, что моей доброй славы и ауры моего знаменитого дома мод хватит, чтобы прекратить эту нелепую игру.

Вслед за этим началась целая череда неприятностей. Аделаида утешала меня, напоминая, что и до этого в моей жизни хватало черных полос и что не стоит так сильно беспокоиться. Не знаю почему, но я вдруг поняла, что на этот раз не могу согласиться с ней, что все уже не так, как прежде. Возможно, виноват в этом был мой дурной сон.

В первое время значительная часть клиенток покинула мой бутик, чтобы перейти в «Галантную корзинку» ля Пико, и этот переход скорее был очень досадным, нежели реально грозил мне разорением. У меня по-прежнему было много заказов и всем хватало работы.

Говорили, что мне не терпится потихоньку уйти. На самом деле ситуация была нестабильной исключительно из-за плохих плательщиков. Я была загружена заказами, а они только разоряли меня, не принося ни малейшей прибыли. Клиенты если и платили, то с большим опозданием. Они только и знали что подписывались под признанием долга — и этой прекрасной валютой я должна была расплачиваться с поставщиками и работницами?! Необходимо было обладать весьма солидным фондом, чтобы иметь возможность спокойно, месяцами и даже годами дожидаться, когда же клиент соблаговолит заплатить.

Люди были уверены, что я сказочно богата. Я и вправду была богата, только богатство мое заключалось в кипах бумаг, которые сулили мне платежи в далеком будущем.