Как убивали Бандеру - Михаил Любимов

– Дарья Петровна, наш разговор касается не вашей работы. Как вам известно, международная обстановка сейчас сложная. Процессы над троцкистско-бухаринскими бандитами показали, что английская, немецкая и другие иностранные разведки всеми силами пытаются свергнуть наш рабоче-крестьянский строй. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Конечно, – ответила Даша, хотя абсолютно ничего не поняла, фамилий вождей, кроме товарищей Ленина и Сталина, она не знала, а насчет каких-то процессов над преступниками… слышала, конечно, вот и в деревне у них Ванька Спичка по пьянке угнал трактор и утопил в речке.

– Очень хорошо, – заметил Бровман, тонко уловив, что говорит с каменной стеной. – А вы знаете кого-нибудь из иностранцев?

– Знаю, – сказала Даша, предчувствуя недоброе.

– Кого же?

– Криса. Англичанин он. По-русски говорит плохо.

– Он интересовался вашей работой?

– А я ему правды не говорила. Я ему насчет райисполкома.

– Правильно! – одобрил Бровман. – Ну а подозрительные вопросы он задавал?

Даша тяжело задумалась, а Бровман почувствовал себя глупо: что эта дуреха знает о государственных секретах?

– Может, спрашивал вас о сослуживцах? – уточнил он.

– Нет, – односложно отвечала Даша, явно не страдающая многословием.

Впрочем, она честно рассказала, что ходила в «Метрополь», посещала квартиру, правда об отношениях с Крисом умолчала – не из опасения кары органов, просто стеснялась.

Конечно, самое простое – уволить Дашу из клуба, предотвратив возможное преступление, но как тогда разрабатывать Дундука? Увольнять – оперативная ошибка, способная похерить все дело, поэтому Бровман предложил Даше внимательно следить за действиями Барни и информировать его лично обо всех подозрительных моментах.

– Подозрительных? – не поняла Даша.

– Ну, если он будет расспрашивать о характере вашей работы (опять сказал глупость), о том, кто ходит в клуб… мало ли что? – пояснил Бровман. – Мы можем попросить вас узнать о нем кое-что… Уточнить, чем он занимается, с кем дружит. Вы ведь прекрасно знаете, что почти все иностранцы – это шпионы (опять глупость, просто глупость на глупости)!

– Шпионы? – испугалась Даша.

– Да! – И для наглядной убедительности Бровман показал ей карикатуру в газете «Правда», где была нарисована отвратительная крыса с вытянутым носом, жадно вынюхивающая кусок сала в мышеловке. – Так что будете нас информировать.

Даша не возражала, Бровман продиктовал ей расписку о сотрудничестве с органами и о неразглашении этой страшной тайны, писала она долго и коряво, тяжело дыша и наморщив лоб. Бровман напомнил ей, что, даже если ее станут пытать, уста ее должны быть немы – это святой долг каждого советского человека. Дал ей и псевдоним Дуня, считая, что он лежит недалеко от Дундука, и порадовался своему остроумию.

Как ни смешно, но после этого дурацкого разговора Бровман вернулся к себе в дом 2 по улице Дзержинского совершенно измочаленный, будто допрашивал ночи напролет упорствующего предателя. С юмором рассказал Коле Привалову о Дуне и приступил к оформлению бумаг на Дуню: по существовавшим правилам заведение агентурного дела санкционировал сам начальник отдела. Заполнил все анкеты и бланки, докладывать решил на свежую голову. Было уже десять часов вечера, но все сотрудники оставались на местах вместе с малым начальством, последнее ориентировалось на наркома, а нарком – на товарища Сталина, трудившегося по ночам на благо народа и всего прогрессивного человечества.

В кабинет заскочила уборщица Маша, прошлась по мебели тряпкой, меча кокетливые взгляды в Бровмана, с которым месяц назад почти до четырех утра гужевалась на кожаном диване – дело случилось во время воскресного дежурства, состав отсутствовал, чекистский риск сводился до минимума, и Бровман позволил себе от души.

Но больше – никогда!

И Дуня – уборщица, и Маша – уборщица. Знак судьбы? Случайность? Но Бровман усердно посещал лекции товарища Емельяна Ярославского и знал, что бога и других сил, не предусмотренных марксизмом, на свете не существует.

Но все равно… почему именно уборщицы, а не, скажем, актрисы?

Он засмеялся и пошел в туалет.

По дороге открыл дверь своего кореша следователя Михаила Тарнавского, дабы посоветоваться с ним по поводу чересчур явной кокетливости Маши (не стукнет ли она о случившемся по начальству или в партком? – ведь совсем недавно безликая секретарша Зина таким образом оженила своего патрона!), но тут же закрыл дверь – тишайший Михаил, на вид и мухи не убивший, лупцевал по физиономии пузатого, наголо обритого человека, привязанного к стулу ремнями, кровь стекала из разбитого носа на грудь.

Призадумался, вернувшись в кабинет, еще раз просмотрел все материалы, почитал Ника Картера до трех часов, затем уехал домой на дежурной машине.

В десять утра явился на доклад к шефу, дабы поставить на делах его высочайшую подпись, но получил от ворот поворот: маловато материалов, где данные о здоровье, отзывы соседей по квартире, каково политическое лицо Дуни, как относится к генеральной линии партии, не состояли ли родственники в буржуазных и мелкобуржуазных партиях?

На сбор информации потребовалась еще одна неделя, здоровье оказалось нормальным, соседи жаловались, что иногда ссорится с братом, к тому же по воскресеньям ходит в церковь, естественно, из-за своей дремучести, насчет политического лица чекист решил не тратить время на выяснение очевидного и написал, что Дуня линию партии поддерживает. А тут еще подоспела сенсационная информация: Даша уже целый год состояла в официальном браке со скромным служащим юридической конторы Василием Малько, старше ее на двадцать лет, с университетским образованием. Правда, супруги не жили вместе, ибо Малько ютился у своих родителей, а его проживанию у Даши сопротивлялись и отец, и брат. В общем, не лучший моральный облик, о котором клубное начальство и не подозревало.

Казалось бы, простейшее дело, а закручивалось крайне неприятно и ничего хорошего не сулило…

Дело Дундука выглядело гораздо перспективнее: из богатой семьи (отец – владелец завода оставил наследство), шотландец, значит, настроен против английского владычества, за плечами имперский колледж, открывающий двери в лучшие фирмы, служба в авиации. Аполитичен, живет в имении недалеко от Глазго. Дополнительная информация: добряк, верит всем на слово, порядочный, отзывчивый, не рвач и человек меры (читать все это Бровману было даже противно, бывают же на земле такие капиталисты!). Что ж, просто идеал в разрываемом противоречиями буржуазном обществе, где, как писал великий Чарльз Диккенс, «устрицы шагают под ручку с нищетой».

Странный, воистину странный англичанин, в любом случае – находка для органов: с честными и добрыми людьми приятно сотрудничать, хотя некоторые идеалисты не понимают, что повсюду идет ожесточенная подковерная борьба и люди гибнут за металл.

И влюбился, дурак!