Как убивали Бандеру - Михаил Любимов

Даша платила ему взаимностью и однажды после конспиративной встречи с Бровманом, во время прогулки с англичанином по Тверскому бульвару, сообщила:

– Ты знаешь, Крис, меня вызывали… интересовались тобой и просили за тобой присматривать.

– Кто вызывал?

– НКВД, – ответила она.

– Это кто? – заинтересовался Крис.

– Ну, вроде милиции…

– А что они хотят?

– Они считают, что ты… английский шпион, – она вспомнила большую крысу с вытянутым носом.

Тут Барни все понял и удивился:

– И ты поверила?

– Нет. Но что делать?

– Что делать? – он задумался. – А что делать? Да ничего. Рассказывай им все, что хочешь, у меня от них нет секретов.

– А ты никому не говори о нашем разговоре…

Дура дурой, а умная. Больше к этой теме любовники не возвращались.

Наступала пасха, и Даша решила съездить на пару деньков в родимые края, давно она не видала подружек и вообще мечтала развеяться после суматошной столичной жизни. И вдруг ее осенило: а почему бы не пригласить Барни с его шикарным автомобилем? В конце концов, деревня располагалась всего лишь в трехстах километрах, что ему стоит?

«Шевроле», набитый куличами, пасхой, крашеными яйцами и разным дефицитом, сразил наповал всю деревню. Сходили в церковь, а потом в доме подружки Даши, где она поселилась с Крисом, состоялась большая гульба. Захаживали почти все, а председатель сельсовета, решивший, что Барни – чуть ли не член правительства, стелился как мог и даже зарезал по случаю праздника свинью.

И все бы сошло с рук, если бы не участник Гражданской войны и секретарь партячейки Григорий Кожемяко, усмотревший в посещении церкви, которую ему не удавалось снести, чуть ли не вызов идеологическим устоям. Одно дело, когда ходит свой неграмотный народ, отравленный опиумом, другое дело – приезжие из столицы, где живет и трудится сам вождь. О своих сомнениях он осторожно сигнализировал в райком, в результате вся история достигла ушей НКВД, и товарищ Левинский наложил на входящей бумаге резолюцию: «Тов. Бровману. Разобраться и доложить».

Еще бы: ведь иностранцам без уведомления соответствующих органов за пределы столицы выезжать возбранялось.

Как снег на голову. Нарушение всех правил не только иностранным шпионом, с ним все ясно, но самим агентом НКВД Дуней!

Бровман за всю эту неприглядную историю получил строгача, однако начальство решило использовать нарушение всех норм в будущем, когда разработка достигнет апогея и объект созреет для вербовки.

– Почему вы пригласили его с собою в деревню? – строго спросил Бровман свою агентессу на очередном рандеву.

– На пасху, – ответила она просто.

– Почему вы мне об этом ничего не сказали?

– О чем?

– О том, что пригласили.

– Я не знала. А что в этом плохого?

– Вы должны мне рассказывать и о плохом, и о хорошем, – говорил Бровман, раздражаясь и понимая, что бесполезно разъяснять этой глупой бабе всю опасность выезда иностранцев за пределы Москвы. – Как он себя вел? Подозрительно или нет? Фотографировал?

– Ему все очень понравилось, правда, дороги плохие. Иногда фотографировал…

– Мосты, шлюзы, другие объекты?

– Меня в основном и как все за столом пели…

– Ну а муж ваш что? Как он мирится с этим?

– Он и не знает. Он же живет в другом месте.

– Значит, у вас свободный брак? – добивался Бровман.

– Мы зарегистрированы! – возмутилась Даша, не проститутка ведь!

Иногда Бровману убить ее хотелось…

– Я люблю тебя! – шептал Крис по-русски, и акцент делал эту фразу особенно выразительной.

Она чувствовала, что он ее любит, в этом не было никакого сомнения.

Как он отличался от мужа Василия! Тот сразу же после соития отключался, превращался в мумию, закуривал сигарету и совершенно забывал о ней – а нежность только просыпалась, она прижималась к нему, а он лежал, как холодный труп, и дымил.

С Крисом все проще и лучше, собственно, он видел свое мужское предназначение лишь в том, чтобы ей было хорошо сейчас и всегда, если не навеки. Букет цветов каждый день. Ужин в хорошем ресторане. Посещения выставок и театров. Дорогие ателье.

Теперь она ночевала у него почти каждый день, ей нравилось ходить по гостиной в шелковом халате, который он специально выписал для нее из Лондона, сидеть за инкрустированным круглым столиком и пить из высокой хрустальной рюмки… как его? пахнущий орехами, лимонными корочками и еще чем-то незнакомым… как его? куантро!

– Я хочу жениться на тебе! – сказал Крис однажды.

– Но я замужем.

– Так разведись!

Она только улыбнулась, представив реакцию на это не столько мужа, сколько Игоря Бровмана. Впрочем, последний решил не полагаться только на информацию Дуни, выставил за Дундуком плотное наружное наблюдение и обставил его квартиру техникой подслушивания. Никаких оперативных результатов, черт возьми! Один глупый любовный лепет, причем примитивнейший и на ломаном языке. Или молчали и целовались. Ну хоть бы высказался против советской власти или еще что… Ничего подобного, только болтал односложно, что любит Россию и Дашу. Какую Россию – царскую или советскую? Как любит и что готов сделать ради этой любви? Удивительно, что никаких контактов со своим посольством, словно он умышленно сторонился своих. Неужели он действительно влюблен в эту бабищу? Может, сфотографировать его с ней в постели и предъявить как компромат? Ерунда! Какой компромат, если этот дурак настолько потерял голову, что сделал предложение замужней… Эврика! Может, взять его с другой стороны: мол, сожительство с замужней чревато для него последствиями в Англии? Ведь Бровман читал в «Правде», что на Альбионе развита слежка супругов друг за другом, все это потом вываливают в суде… М-да, но это только в том случае, если Дундук женат…

Как ни поверни – все плохо.

Крис уехал в командировку в Ленинград, и Бровман каждый день читал его письма Дарье и ее ответы.

«Я люблю тебя всю, без остатка, твои глаза, уши, нос, твой пупочек, твой запах…» – от этого лирического воркования Бровману становилось не по себе, он ерзал на стуле, стыдясь своего возбуждения. Если бы он знал, сколько сил потратил Барни, чтобы раскопать эти слова в англо-русском словаре!

Тут под рукой оказалась уборщица Маша, приставшая к нему ночью, благо его сосед по кабинету Привалов не вышел на работу из-за гриппа.

О, эти уборщицы!

Левинский торопил с результатами, снимал стружку.

– Что делать, если не за что уцепиться? – оправдывался Игорь перед шефом.

– Достоевский писал: «Если Бога бы не было, его следовало бы выдумать», – заметил начальник отдела.