Маленькая хозяйка большого дома - Джек Лондон

– Я не понимаю, как вы ухитряетесь сохранять белизну кожи при таком палящем солнце, – отважился заметить Грэхем.

– А я и не подставляю ее солнцу, – улыбнулась Паола, блеснув зубами. – Только несколько раз в году. Мне очень нравится, когда волосы слегка выгорают, они становятся золотыми, но сильного загара я опасаюсь.

Лошадь зашалила; легким порывом ветра отнесло в сторону юбку Паолы, и открылось круглое колено, туго обтянутое узкими рейтузами. Глядя на это колено, которое крепко прижалось к новому английскому седлу из светлой свиной кожи, под цвет лошади и костюма всадницы, Грэхем опять увидел в своем воображении, как белое круглое колено прижимается к шелковистому боку тонущего Горца.

Когда магнето трактора стало работать с перебоями и механики опять засуетились посреди полувспаханного поля, вся компания, оставив Дика с его изобретением, решила по пути к бассейну осмотреть под предводительством Паолы скотные дворы. Креллин, свиновод, продемонстрировал им Леди Айлтон и ее одиннадцать невообразимо жирных поросят, вызвавших горячие похвалы, причем сам он с умилением повторял: «И ведь все как один! Все!»

После этого они осмотрели еще множество великолепных свиноматок самых лучших пород – беркширов и дюрок-джерсеев, пока у них в глазах не зарябило, а также новорожденных козлят и толстеньких ярок. Паола заранее предупредила скотоводов по телефону. Мистер Мэнсо наконец мог похвастаться знаменитым быком Королем Поло; гости полюбовались также его короткорогим, широкобоким гаремом и гаремами других быков, лишь в немногом уступавших Королю Поло. Паркмен и его помощники, ведавшие джерсейским скотом, показали Дракона, Золотого Джолли, Версаля, Оксфордца – все это были основатели и потомки премированных родов, – а также их подруг: Королеву роз, Матрону, Подругу Джолли, Гордость Ольги и Герти из Мейтлендса. Затем коневод повел их смотреть табун великолепных жеребцов во главе с Горцем и множество кобыл во главе с Принцессой Фозрингтонской, которая особенно выделялась своим серебристым ржанием. Была выведена даже старушка Бесси – ее мать, – которую брали теперь только для легких работ, – чтобы гости могли оценить столь знатную особу, как Принцесса.

Около четырех часов Доналд Уэйр, не интересовавшийся купанием, вернулся с одной из машин в усадьбу, а Гэлхасс остался с Менденхоллом – потолковать о различных породах лошадей. Дик ждал всех у бассейна, и девицы немедленно потребовали, чтобы он исполнил новую песню.

– Это не совсем новая песнь, – пояснил Дик, и его серые глаза лукаво блеснули, – и уж никак не моя. Ее пели в Японии, когда меня еще не было на свете, и, бесспорно, задолго до открытия Америки. Это дуэт, а кроме того, игра в фанты. Паоле придется петь со мной. Я сейчас вас всех научу. Ты садись здесь, вот так. А вы все образуйте круг и тоже садитесь.

Паола, как была, в своем костюме для верховой езды, села против Дика, в центре круга. По его указанию она, подражая его движениям, сперва хлопнула себя ладонями по коленям, потом ладонь о ладонь, потом ладонями о его ладони, как в детской игре. Тогда он запел песню, очень коротенькую, и Паола тотчас подхватила и продолжала петь с ним вместе, хлопая в такт в ладоши. Мотив песни звучал по-восточному – тягучий и монотонный, но что-то было в нем зажигательное, невольно увлекавшее слушателей:

Чонг-Кина, Чонг-Кина,

Чонг-Чонг, Кина-Кина,

Йо-ко-гам-а, Наг-а-сак-и,

Ко-бе-мар-о – Хой!

Последний слог – «Хой» – Форрест выкрикивал внезапно на целую октаву выше, и одновременно с этим восклицанием Паола и Дик должны были выбросить друг другу навстречу руки, сжатые в кулак или раскрытые. Суть игры заключалась в том, чтобы руки Паолы мгновенно повторяли жест Дика; в первый раз это ей удалось, и руки обоих оказались сжатыми в кулак; Дик снял шляпу и бросил ее на колени к Льют.

– Мой фант, – объяснил он. – Давай, Поли, попробуем еще раз.

И опять они запели, хлопая в ладоши:

Чонг-Кина, Чонг-Кина,

Чонг-Чонг, Кина-Кина,

Йо-ко-гам-а, Наг-а-сак-и,

Ко-бе-мар-о – Хой!

На этот раз, однако, при восклицании «Хой» ее руки оказались сжатыми в кулак, а его – раскрытыми.

– Фант! Фант! – закричали девицы.

Паола смущенно окинула взглядом свой костюм.

– Что же мне дать?

– Шпильку, – посоветовал Дик; и на колени к Льют полетела черепаховая шпилька.

– Вот досада! – воскликнула Паола, проиграв седьмой раз и бросая Льют последнюю шпильку. – Не понимаю, почему я такая неловкая и глупая. А ты, Дик, слишком уж хитер. Я никак не могу угадать, что ты хочешь сделать.

И опять они запели. Она снова проиграла и в ответ на укоризненный возглас миссис Тюлли: «Паола!» – отдала одну шпору и обещала снять сапог, если проиграет вторую. Дик проиграл три раза подряд и отдал свои часы и шпоры. Затем и Паола проиграла свои часы и вторую шпору.

– Чонг-Кина, Чонг-Кина… – начали они опять, несмотря на увещевания миссис Тюлли.

– Довольно, Паола, брось это! А вам, Дик, как не стыдно!

Но Дик, издав торжествующее «Хой!», снова выиграл и при общем смехе снял с Паолы один из ее сапожков и бросил в общую кучу вещей, лежавших на коленях у Льют.

– Все в порядке, тетя Марта, – успокаивала Паола миссис Тюлли. – Мистера Уэйра здесь нет, а он – единственный, кого это могло бы шокировать. Ну, давай, Дик! Не можешь же ты вечно выигрывать!

– Чонг-Кина, Чонг-Кина, – запела она, вторя мужу.

Начав медленно, они стремительно ускоряли темп и под конец бормотали слова с такой быстротой, что почти захлебывались, а хлопанье в ладоши казалось непрерывным. От солнца, движения и азарта смеющееся лицо Паолы было залито розовым румянцем.

Ивэн Грэхем, молча созерцавший все это, был возмущен и задет. Он видел в былые годы, как играют в эту игру гейши в чайных домиках Ниппона, и, хотя в Большом доме не знали предрассудков, его коробило, что Паола принимает участие в такой игре. Ему не приходило в голову, что если бы на ее месте оказались Льют, Рита или Эрнестина, он только бы следил с любопытством, до чего может дойти азарт играющих. Лишь позднее Грэхем понял, что был возмущен именно потому, что в игре принимала участие Паола и что она, видимо, занимает больше места в его душе, чем он допускал.

А тем временем к куче фантов прибавились портсигар и спичечница Дика, а также другой сапожок Паолы, пояс, булавка и обручальное кольцо. Лицо миссис Тюлли выражало стоическую покорность, она молчала.

– Чонг-Кина, Чонг-Кина, – весело продолжала петь Паола.

И Грэхем слышал, как Эрнестина, фыркнув, шепнула Берту:

– Не представляю, что еще она может отдать.

– Ну, вы же знаете ее, – услышал он ответ Берта. – Она на все способна, если разойдется, а сейчас она, как видно, разошлась.

– Хой! – крикнули вместе Дик и Паола, выбрасывая руки.

Но руки Дика были сжаты, а ее – раскрыты. Грэхем видел, что Паола оглядывается, тщетно ища, что бы еще отдать как фант.