Маленькая хозяйка большого дома - Джек Лондон

– Мы должны это сделать обстоятельно, друзья, – обратился он к своим спутникам. – Вы, Берт, и вы, Ивэн, следите за мной. Начнем с этого конца бассейна, поплывем все вместе, на расстоянии пяти футов друг от друга, и будем обследовать дно. А потом повернем обратно и повторим то же самое еще раз.

– Не утруждайте себя, джентльмены, – крикнула им миссис Тюлли, вдруг рассмеявшись. – А вы, Дик, вылезайте-ка. Я надеру вам уши.

– Займитесь ею, девочки, – закричал Дик, – у нее истерика.

– Пока еще нет, но будет, – продолжала она, смеясь.

– Черт побери, сударыня, тут не над чем смеяться! – Капитан Лестер вынырнул, задыхаясь, он намеревался опять нырнуть, чтобы продолжать поиски.

– Вы знаете, в чем дело, тетя Марта? Знаете? – спросил Дик, когда храбрый капитан скрылся под водой.

Миссис Тюлли кивнула.

– Только молчите, Дик. Одного мы все-таки провели. Я-то знаю об этом от матери Элси Коглан; мы с нею встретились на Гонолулу в прошлом году.

Лишь по истечении одиннадцати минут улыбающееся лицо Паолы показалось на поверхности. Делая вид, будто она совсем выбилась из сил, она с трудом выползла на берег и в изнеможении опустилась возле тетки. Капитан Лестер, действительно измученный бесплодными поисками, внимательно посмотрел на Паолу, потом подошел к соседнему столбу и три раза стукнулся об него головой.

– Боюсь, что десяти минут еще не прошло, – сказала Паола. – Но ведь я пробыла под водой приблизительно это время? Правда, тетя Марта?

– Ну, ты под водой почти и не была, – последовал ответ, – если хочешь знать мое мнение! Я даже удивлена, что ты мокрая. Да, да, дыши естественно, дитя мое. Нечего разыгрывать комедию. Помню, когда я была молодой девушкой и путешествовала по Индии, я видела там факиров особой секты, они ныряли на дно глубоких колодцев и оставались там гораздо дольше, чем ты, право же, гораздо дольше.

– Вы знали! – воскликнула Паола.

– Но ты не знала, что я знаю, – возразила тетка. – И твое поведение прямо-таки преступно при моем возрасте и моем сердце.

– И при вашем удивительном простодушии и недогадливости. Не правда ли? – добавила Паола.

– Честное слово, мне хочется выдрать тебя за уши.

– А мне обнять вас, хоть я и мокрая, – засмеялась Паола в ответ. – Во всяком случае, мы надули капитана Лестера… Ведь правда, капитан?

– Не обращайтесь ко мне, – угрюмо пробормотал доблестный моряк. – Я занят, я должен обдумать свою месть… Что касается вас, мистер Форрест, то я еще не знаю, на чем остановиться: взорвать ваш скотный двор или подрезать поджилки у вашего Горца. Может быть, я сделаю и то и другое. А пока я пойду и лягну ту кобылу, на которой вы приехали.

Дик на Капризнице и Паола на Лани ехали домой бок о бок.

– Ну, как тебе нравится Грэхем? – спросил он.

– Он великолепен, – отвечала Паола. – Это человек твоего типа, Дик. Он так же универсален, как ты, на нем печать тех же скитаний по всем морям, та же любовь к книгам и все прочее! Кроме того, он художник, да и вообще все в нем хорошо. Славный малый, любит шутку. А ты заметил его улыбку? Она обаятельна. Хочется улыбнуться ему в ответ.

– Да, но есть у него и глубокие шрамы и морщины… – заметил Дик.

– Особенно в уголках глаз, когда он улыбается. Это следы, оставленные не то чтобы усталостью, а скорее вечно неразрешимыми вопросами: «Почему? Зачем? Стоит ли? Ради чего все это?»

Эрнестина и Грэхем, замыкавшие кавалькаду, тоже беседовали.

– Дик вовсе не прост, – говорила она. – Вы плохо знаете его. Он очень не прост. Я немного знаю его. Паола-то знает его хорошо. Но в душу к нему могут проникнуть немногие. Он истинный философ и владеет собой, как стоик или англичанин. А уж такой актер, что может весь свет обмануть.

У длинной коновязи под дубами, где, сойдя с лошадей, собралось все общество, Паола хохотала до слез.

– Ну, ну, продолжай, – поощряла она Дика, – еще, еще!..

– Она уверяет, что скоро у меня не хватит слов, если я буду и впредь давать имена слугам по моей системе, – пояснил он.

– А он за полторы минуты предложил сорок имен… Ну, еще, Дик, еще!..

– Итак, – продолжал Дик нараспев, – у нас может быть О-Плюнь и О-Дунь, О-Пей, О-Лей и О-Вей, О-Кис и О-Брысь, О-Пинг и О-Понг, О-Да и О-Нет…

И Дик направился к дому, все еще варьируя на все лады эти странные словосочетания.

Всю следующую неделю Грэхем был всем недоволен и не находил себе места. Его раздирали самые противоречивые чувства: с одной стороны, он сознавал, что необходимо покинуть Большой дом, уехать первым поездом, с другой стороны, ему хотелось видеть Паолу все чаще и быть с ней все больше. А между тем он не уезжал и в обществе ее бывал куда реже, чем в первое время после приезда.

Начать с того, что все пять дней своего пребывания в имении молодой скрипач не отходил от нее. Грэхем нередко посещал музыкальную комнату и мрачно просиживал там целых полчаса, слушая, как они «работают».

Они забивали о его присутствии, поглощенные и захваченные своей страстью к музыке, а в краткие минуты отдыха, вытирая потные лбы, болтали и смеялись, как добрые товарищи. Молодой музыкант любил Паолу с почти болезненной пылкостью, Грэхему это было ясно, – но его больно задевали взгляды, полные почти благоговейного восторга, которые Паола иногда дарила Уэйру после особенно удачного исполнения какой-нибудь пьесы. Напрасно Грэхем убеждал себя, что с ее стороны все это чисто умственное увлечение – просто она восхищается мастерством молодого музыканта. Грэхем был истинным мужчиной, и их дружба причиняла ему до того сильную боль, что в конце концов он вынужден был уходить из музыкальной комнаты.

Но вот он наконец застал Паолу одну. Они на прощание исполнили песню Шумана, и скрипач уехал. Паола сидела у рояля, на лице ее было отсутствующее, мечтательное выражение. Она посмотрела на Грэхема, словно не узнавая, потом машинально овладела собой, рассеянно пробормотала несколько ничего не значащих слов и удалилась. Несмотря на обиду и боль, Грэхем старался приписать ее настроение влиянию музыки, отклики которой еще жили в ее душе. Правда, женщины – странные создания, рассуждал он, и способны на самые неожиданные и необъяснимые увлечения. Разве не могло случиться, что этот юноша именно своей музыкой и увлек ее как женщину?

С отъездом Уэйра Паола замкнулась в своем флигеле, за дверью без ручки, и почти не выходила оттуда. Но никто в доме не удивлялся, и Грэхем понял, что в этом нет ничего необычного.

– На Паолу иногда находит, она чувствует себя прекрасно и в одиночестве, – пояснила Эрнестина, – у нее бывают довольно часто периоды затворничества, и тогда с ней видится только Дик.

– Что не очень лестно для остальной компании, – улыбаясь, заметил Грэхем.

– Но тем она приятнее в обществе, когда возвращается, – заметила Эрнестина.