Украина и политика Антанты. Записки еврея и гражданина - Арнольд Марголин

И пока Деникин еще держался, украинская миссия в Англии вынуждена была влачить самое серое существование.

Ко времени моего приезда положение резко переменилось. Дело Деникина было окончательно проиграно. Не лучше обстояло с Колчаком и Юденичем.

Англичане задумались. Судьба белых генералов, поведение тех кругов, которые их окружали, отношение к ним населения совершенно не соответствовали тем представлениям, которые рисовались раньше по сообщениям и уверениям Милюкова, парижско-русского совещания и т. д.

Англичане убедились, что даже лучшие представители российской интеллигенции не знали и не понимали народной психики. Наконец, был и предел жертвам Англии в погашение нравственного долга пред бывшим союзником в войне. Являлись, кроме того, сомнения, кого же считать этим бывшим союзником, Милюкова и других эмигрантов или же то население, которое осталось на местах и не проявляло в своем большинстве солидарности с этими эмигрантами.

В отношении балтийских и кавказских народностей Англия уже наметила свою политику. Но оставалась огромная Украина, которую столь неудачно и безрезультатно опекала все время Франция… Надо было наконец обратить свои взоры в сторону Украины и украинского национального движения.

Вот почему я был очень хорошо принят референтом по делам народностей России, Грегори. Я написал подробное письмо лорду Керсону, получил весьма любезный ответ. Мне была назначена специальная аудиенция у лорда Гардинга, товарища министра иностранных дел, ныне английского посла в Париже. Наблюдался безусловный рост интереса Англии к Украине.

Однако, с другой стороны, было ясно, что на интервенцию Англии в борьбе с большевизмом расчетов мало. Англичане сознавали, что вся их политика в отношении Деникина и Колчака была сплошной, но уже и непоправимой ошибкой. Они понимали, какой удар был нанесен при их же невольной помощи боеспособности украинских национальных сил. Но это уже было, как они говорили, «в прошлом».

А в настоящем они усиленно поддерживали тогда Эстонию на ее пути к миру с Советской Россией. Такая же политика проводилась и в отношении Латвии и Литвы. И огромная пропасть анархии, подобно большой, зияющей ране, стала затягиваться и зарубцовываться с краю, с берегов Балтики. То был здоровый процесс, нормальный путь начала излечения от анархии.

Такой же процесс происходил на другом отдаленном берегу пропасти, в Грузии. Но там заживание оказалось непрочным и чреватым рецидивами анархии и взаимной резни.

Мне дали весьма отчетливо понять, что Украине надо попытаться пойти тем же путем, каким пошла уже Эстония. Я поспешил предупредить об этом украинское правительство, но там к этому отнеслись, насколько я в этом мог впоследствии убедиться, без должного внимания. Впрочем, и трудно было им предпринять какие-либо практические шаги, раз другая сторона, большевики, так упорно добивалась удержания за собою именно Украины, как житницы для Москвы.

В Лондоне же можно было, по крайней мере, обратиться за содействием к Labour Party, которая имела тогда огромное влияние на российских большевиков.

Завязалась переписка и переговоры с лидерами рабочей партии. Гендерсон и его сотрудники, равно как и депутаты левых групп Кенворси и Вэджвуд, заинтересовались украинским вопросом, просили дать им литературу и т. д. Но особенно характерной была наша встреча с Вильямсом. Зангвилль представил ему меня и Вишницера по окончании грандиозного митинга рабочей партии, на котором мы присутствовали. Митинг этот состоялся в самом большом помещении Лондона, Albert Hall, присутствовало до 15 000 народу. Сначала играл орган, и под песни английских рабочих шла в публике раздача портретов и биографий Ленина и Троцкого. Это было в ту пору, когда английские рабочие не успели еще распознать сущность российского большевизма. Ленин и Троцкий являлись еще для них апостолами социализма и грядущего счастья рабочих масс.

В числе ораторов выступали видные вожди рабочих, а также и представители других групп, сочувствующих рабочей партии. В качестве гостя выступил Зангвилль, который произнес лучшую речь на этом митинге. Говоря о большевистском опыте, он остроумно заметил, что все же опыты проделываются всегда раньше в лабораториях, а потому он рекомендовал советскому правительству ограничиться Великороссией, которая также была слишком большой лабораторией для начала, и освободить от этих опытов те государственные новообразования, которые возникли на почве национального самоопределения, в том числе и Украину.

Вильямс лаконически заявил нам о его сочувствии украинскому движению. «Великороссия хочет Советы, пусть их имеет, Украина хочет парламент – да сбудется ее воля», – резюмировал свою мысль этот сильный человек, от влияния которого зависели решения всех железнодорожных рабочих в Англии. Вильямс хотел забастовку – и была забастовка. Но его сила заключалась в том, что он не так часто и не так легко «хотел забастовку».

Однако в отношении Украины его хотение не могло явиться решающим. К тому же большевики тоже не дремали. Они старались убедить английскую рабочую партию в том, что Петлюра – контрреволюционер, что он идет с реакционными кругами Польши. До конца апреля еще можно было бороться с этими слухами, которые распускались большевиками. Но как только в Лондоне получились сведения о подписании украинским правительством в Варшаве соглашения с Польшей, так тотчас же рабочая партия прервала с нами всякие сношения. Объясняется это тем представлением о силе реакционных слоев Польши, которое существует в Англии. И поэтому соглашение с Польшей сделало одиозным в глазах английского рабочего также и украинское национальное движение.

Для того чтобы хоть несколько парализовать такой поворот в отношениях рабочей партии, я усиленно звал в Лондон тех представителей левых украинских партий, которые жили за границей и не входили в состав правительства. Я писал, между прочим, об этом и Шульгину в Чехию, прося его воздействовать в этом отношении на Грушевского, а также и на социал-демократов. Однако ни Грушевский, ни Шраг, ни Матюшенко не приехали. Мы же, официальная миссия, были уже в глазах рабочей партии союзниками Польши.

Со времени соглашения с Польшей началось охлаждение к нам и со стороны несоциалистической печати. Польша представлялась в Англии форпостом французского влияния на Востоке Европы. Тот, кто шел с Польшей, попадал в фарватер французского влияния. Широкие круги в Англии не знали и не хотели знать никаких тайных договоров о сферах влияния Англии и Франции. Начиналась явная оппозиция английского общественного мнения против преобладания польско-французского влияния в Восточной Европе. Но и в официальных кругах явно нащупывалось решение пересмотра этого тайного договора с Францией либо его постепенного аннулирования.

Раньше все крупнейшие органы печати сами обращались к нам, особенно в течение февраля, марта и апреля. Теперь моим талантливым сотрудникам приходилось уже самим брать на себя инициативу хождений и хлопот для помещения самой маленькой заметки.

Точно так же реагировали представители индустрии и финансов, проявившие вначале очень серьезный интерес к Украине. В феврале и марте меня навестили в скромном, но уютном домике, где помещалась наша миссия, директора двух самых крупных английских фирм по постройке портов и железных дорог. Они особенно интересовались вопросом о расширении и полном переустройстве одесского порта, а также постройкой железных дорог на Украине. Всякий, кто трезво оценивает состояние полной разрухи хозяйства на Украине, как и в Великороссии, понимает также всю невозможность возрождения экономической жизни местными силами. Если не распахнуть широко двери иностранному капиталу, то нечего и думать о том, чтобы быстро подняться на ноги.