Последний гамбит - Дженнифер Линн Барнс

Что никто не должен видеть Грэйсона Хоторна таким.

– Дед девочки. – Тон Грэйсона стал мягче, но я вижу напряжение в его шее, словно слова хотят вырваться из его горла криком. – Знаешь, что он мне сказал? – Грэйсон поднял бокал и опустошил его. – Он сказал, что старик мог бы мной гордиться.

Вот оно, то, из-за чего Грэйсон здесь, внизу, пьет в одиночестве. Я пересекла комнату, чтобы сесть на стул напротив него.

– Ты спас девочку.

– Это пустяки. – Затравленные серебристые глаза встречаются с моими. – Это было нетрудно. – Он поднимает бутылку, наливает немного в бокал, его ледяные глаза настороженны. Я вижу, как напряжены его пальцы, запястья, шея, челюсти. – Истинная мера человека в том, сколько невозможных вещей он совершает до завтрака.

Внезапно я поняла: Грэйсон опустошен, потому что не верит, что Тобиас Хоторн гордился им или мог бы гордиться – ни за спасение той девочки, ни за что-либо еще.

– Чтобы быть достойным, – продолжил он, – нужно быть храбрым.

Он снова подносит бокал к губам и делает глоток.

– Ты достоин, Грэйсон, – говорю я ему, накрывая его ладони своими.

Грэйсон не отталкивает меня. Его пальцы сжимаются в кулаки под моими руками.

– Я спас ту девочку. Но не спас Эмили. – Это констатация факта, истина, высеченная в его душе. – Я не спас тебя. – Он поднял на меня взгляд. – Взорвалась бомба, ты лежала на земле, а я просто стоял там.

Его голос дрожит от напряжения. Я чувствую, что все его тело дрожит.

– Все нормально. Я в порядке. – Но очевидно, что он не слышит меня, не слушает. – Посмотри на меня, Грэйсон. Я здесь. Я в порядке. Мы в порядке.

– Хоторнов нельзя сломить. – Его грудь вздымается и опускается. – Особенно меня.

Я встаю и обхожу стол, даже не выпуская его рук.

– Ты не сломлен.

– Неправда. – Слово прозвучало быстро и грубо. – Я навсегда останусь таким.

– Посмотри на меня, – попросила я, но он не поднял взгляда. Я наклонилась к нему. – Посмотри на меня, Грэйсон. Ты не сломлен.

Его глаза встречаются с моими. Мы дышим в унисон.

– Эмили была в моей голове. – В его голосе чувствуется что-то приглушенное и едва сдерживаемое. – Я слышал ее, после того как взорвалась бомба, словно она была там. Словно она была реальной.

Это похоже на исповедь. Я стою, он сидит с ровной спиной и склоненной головой.

– Неделями мне слышался ее голос. Неделями она шептала мне. – Грэйсон посмотрел на меня. – Скажи мне еще раз, что я не сломлен.

Я, не задумываясь, обхватываю его голову руками.

– Ты любил ее и потерял, – начинаю я.

– Я подвел ее, и она будет преследовать меня до конца моих дней. – Грэйсон закрывает глаза. – Я должен быть сильнее этого. Я хотел быть сильнее этого. Ради тебя.

Последние два слова едва не раздавили меня.

– Ты не должен быть каким-то ради меня, Грэйсон. – Я подождала, пока он откроет глаза и посмотрит на меня. – Это ты. И этого достаточно.

Он падает со стула на колени, снова закрыв глаза, чудовищность этого момента захлестывает нас. Я опускаюсь рядом и обнимаю его.

– Тебя достаточно, – повторяю я.

– Этого никогда не будет достаточно.

Воспоминания были везде. Я чувствовала, как Грэйсон снова закрывается от меня. Он тогда вздрогнул, а затем велел мне уйти. И я сбежала, потому что глубоко внутри знала, что он имел в виду, когда сказал «этого никогда не будет достаточно». Он имел в виду нас. Кем мы были – и кем не были. Что пошатнулось в те недели, когда голос Эмили преследовал его.

Что должно было быть.

Что могло бы быть.

Чего не могло быть сейчас.

На следующий день Грэйсон, даже не попрощавшись, уехал в Гарвард. Теперь он вернулся, стоял позади меня, и мы пытались разгадать загадку.

Оба брата и я.

– Сюда. – Грэйсон кивнул на прозрачную стеклянную дверь справа от нас. Когда он открыл ее, мне в лицо ударил холодный воздух. Переступив порог, я сделала долгий, медленный выдох, ожидая увидеть белое облачко пара.

– Огромный погреб. – Я держалась в настоящем только благодаря силе воли. Больше никаких флешбеков. Никаких «что, если». Я сосредоточилась на игре. Это то, что сейчас было нужно. Что мне было нужно и что нужно было им обоим от меня.

– Технически здесь пять погребов, они связаны друг с другом, – рассказал Джеймсон. – Этот для белого вина. Следующий – для красного. Оборачиваясь, увидишь скотч, бурбон и виски.

Алкоголь, хранящийся здесь, внизу, должно быть, представлял собой целое состояние. Думай об этом. Ни о чем, кроме этого.

– Мы ищем красное вино. – Грэйсон прервал мои мысли. – Бордо.

Джеймсон потянулся к моей руке. Я потянулась в ответ, но он отступил, скользнув по моим пальцам, – словно приглашая следовать за ним в соседнюю комнату.

Грэйсон протиснулся мимо меня и брата и повел нас проход за проходом, осматривая стеллаж за стеллажом. Наконец он остановился.

– «Шато Марго», – произнес он, вытаскивая бутылку с ближайшей полки. – 1973 года.

Подпись к фотографии. Марго. 1973.

– Хочешь угадать, для чего нужен отпариватель? – спросил меня Джеймсон.

Бутылка вина. Отпариватель. Я взяла бутылку «Шато Марго» у Грэйсона, повертела ее в руке. Медленно ответ проявился у меня в голове.

– Этикетка, – сказала я. – Если мы попытаемся содрать ее, она может порваться. Но пар ослабит клей…

Грэйсон протянул мне отпариватель:

– Не окажешь нам честь?

Глава 48

На обратной стороне этикетки единственной бутылки «Шато Марго» 1973 года в коллекции Тобиаса Хоторна был рисунок. Карандашный набросок хрустальной капли.

– Драгоценности? – предположил Грэйсон, но я уже побывала в хранилище.

– Нет, – медленно произнесла я, представляя кристалл и напрягая память. Где я это уже видела? – Думаю, мы ищем люстру.

* * *

В Доме Хоторнов было восемнадцать хрустальных люстр. Нужную мы обнаружили в чайной комнате.

– Мы поднимемся к ней? – спросила я, вытягивая шею, чтобы обозреть двадцатифутовый потолок. – Или ее можно опустить?

Джеймсон подошел к настенной панели. Нажал на кнопку – и люстра опустилась до уровня наших глаз.

– Чтобы пыль вытирать, – объяснил он.

Даже мысль о том, чтобы попытаться стереть пыль с этого чудовища, вызвала у меня учащенное сердцебиение. На люстре должна была быть по меньшей мере тысяча кристаллов. Одно неверное движение – и все могли разбиться.

– Что теперь? – вздохнула я.

– Теперь, – ответил мне Джеймсон, – мы рассмотрим эти хрустальные капли одну за другой.

Это заняло время. Каждые несколько минут я касалась Джеймсона или Грэйсона или один из них касался меня.

– Вот она, – внезапно сказал Грэйсон. – Посмотрите