Невеста императора - Игорь Ефимов

На это ему отвечали, что варвар Аларих просто возьмет деньги и нарушит данное слово. А нужно, мол, предпринять действия и разослать ложные письма и известия, которые бы убедили Радагаиса двинуть свои полчища не на запад, а на восток, не в Италию, а в Иллирию. И пусть там два варвара, Радагаис и Аларих, дерутся друг с другом до полного уничтожения. Нужно вспомнить, как Юлий Цезарь умел стравливать между собой племена галлов, а потом и германцев и добивался победы.

Тщетно Стилихон уверял императора и сенаторов, что Алариха нельзя считать уже варваром, что это христианин и римский воин, который никогда не нарушал данного слова; что он стоит во главе дисциплинированной армии, которая будет исправно служить тому, кто ей платит; что константинопольский двор сильно затянул с отправкой жалованья визиготам и что, если взять их сейчас на содержание, можно в придачу получить всю Иллирию под власть императора Гонория.

Тем временем отдельные отряды вандалов и свевов начали проникать через Альпы в Италию, а один даже появился под стенами Флоренции. И это нагнало на итальянские города такого страха, что большие суммы денег были собраны и посланы Стилихону. Что позволило ему призвать дезертиров обратно, набрать новых солдат, а также послать денежные подарки дружественным вождям аланов, гуннов и визиготов, призывая их выступить вместе против Радагаиса. Так что, пока его армия, не имевшая и двадцати тысяч воинов, быстрыми маршами двигалась через заальпийскую провинцию Рэтия в направлении Дуная, к ней сумели присоединиться вспомогательные отряды союзных племен, а также двенадцать тысяч визиготов, посланных Аларихом.

Радагаис никак не ожидал увидеть армию Стилихона так быстро вблизи своего лагеря. Ибо варвары, при всей их хитрости, жестокости и смелости, довольно беспомощны, когда дело доходит до измерения времени и расстояний. И те вожди варваров, которые обещали Радагаису свою помощь, запаздывали в пути, а он не осмеливался вступить в решительную битву до их прихода.

Римляне тем временем начали быстро окружать варварский лагерь рвом и частоколом. Те поначалу только смеялись, потому что у них были большие запасы еды, а сам лагерь был устроен в месте, богатом колодцами и источниками. Однако в летней жаре еда стала быстро портиться, а от тесноты и грязи среди варваров, не имевших привычки мыться, начались болезни.

Римляне же устроили свой лагерь по обычным правилам. Они первым делом построили три бани, сделали уборные с проточной водой, и врачи легионов строго следили, чтобы даже аланы, гунны и визиготы из вспомогательных частей мылись каждый день. Если замечали заболевшего, то немедленно отводили его в отдельную палатку. Среди варваров в это время болезни только усиливались, и вонь нечистот и отбросов поднималась над их лагерем.

Другие историки обычно не пишут о таких низменных вещах. Они стремятся объяснять победы римского оружия доблестью солдат и гением полководца. Я это безусловно признаю, но все же считаю своим долгом отметить, что в войнах с варварами хорошие римские уборные были не менее сильным оружием, чем римские мечи.

Дождавшись, чтобы болезни сделали свое дело, Стилихон внезапно напал на лагерь варваров и в короткой жестокой битве изрубил добрую половину их. Оставшиеся были взяты в плен, а многие потом присоединены к римскому войску. Радагаис был схвачен и тут же публично казнен.

Гордый своей победой Стилихон вернулся в Рим, где в его честь была сооружена триумфальная арка, украшенная трофеями и статуями. Однако отряды англов, бургундов, свевов, саксов, вандалов, которые не поспели на помощь к Радагаису, тем временем накапливались в германских лесах. И в самом конце года, когда вследствие сильных морозов Рейн замерз на всей ширине, полчища варваров пересекли его по льду и хлынули в незащищенную Галлию.

(Никомед Фиванский умолкает на время)

ГАЛЛА ПЛАСИДИЯ — О КРОВОСМЕСИТЕЛЬНОМ СВАТОВСТВЕ

Сын Стилихона, Эферий, был задет стрелой во время похода против Радагаиса, и раненая голень плохо заживала. Дворцовые хирурги пробовали то сицилийскую мазь, то припарки из молочая, то змеиный яд, размешанный в святой воде. Эферий стучал костылем по залам и коридорам, томился скукой. Мне было жаль его, и я разрешала ему навещать меня чаще, чем это хотелось бы его отцу, но все же реже, чем хотелось бы его матери — Серене. Нянька Эльпидия садилась сбоку и следила, чтобы расстояние между нашими коленями оставалось достаточным для проезда по крайней мере четверки лошадей. Если кончик моей туфли выглядывал из-под платья, она громко кашляла и заводила глаза к потолку.

Я с интересом расспрашивала Эферия о римских порядках, многие из которых казались мне весьма диковинными. Например, в Константинополе я никогда не слыхала, чтобы усыновленный мог стать полноправным наследником имени и состояния. В Риме же человек мог обзавестись сыном, не подвергая себя бурям и смерчам брачной жизни. Усыновление было таким же священным обрядом, как и брак. Многие важные должности по закону должны были предоставляться только главам семейств. И вдовый или даже холостой кандидат мог легко обойти это препятствие, выбрав себе «сына» из толпы молодых клиентов. Рядом с понятием «выгодный брак» жило понятие «выгодное усыновление». Законы повсюду теснили непослушную природу, а когда они сами становились препятствием, сочинялись новые законы для обхода прежних.

— Как я ненавидел риторские упражнения в школе, — рассказывал Эферий. — Нужно было изламывать свой мозг, решая бессмысленные юридические казусы. «Представим себе, — говорил, например, наш профессор, — что в стране принят закон, дающий изнасилованной женщине право решать судьбу насильника: либо присудить его к смерти, либо выйти за него замуж. И представим себе, что насильник изнасиловал не одну женщину, а двух. И одна потребовала его в мужья, а другая требует его смерти. Как должен поступить судья?»

Эльпидия начинала возмущенно кашлять, а мы со смехом пускались в эротический лабиринт римского правосудия и блуждали в нем, пока не напарывались на минотавра полной бессмыслицы.

Время от времени военачальник Стилихон приезжал в Равенну с докладом императору. Эферий в эти дни не показывался у меня, но отец его почти каждый день наносил мне визит. Его посещения рождали во мне душевную смуту, в которой громче всего пели два несовместимых голоса: голос гордости и голос стыда. Мое тщеславие пузырилось от мысли, что такой могущественный человек говорит со мной о государственных делах. Но моя трезвость прокалывала этот пузырь, напоминая, что я не знаю и половины названий захваченных и сданных галльских городов, упоминаемых Стилихоном, не говоря уже об именах варварских вождей и римских легатов, подступавших к их стенам.

В том году несчастная Галлия сделалась добычей многих хищников. Со стороны Рейна летели и летели новые варварские шайки, возбужденные беззащитностью богатого края. С юга, со стороны Пиренеев, нападали вандалы, основавшие там свое королевство. Наконец, взбунтовались легионы в Британии и под командой узурпатора, назвавшего себя Константином Третьим, пересекли Ла-Манш.

Голос у Стилихона был глухой, сдавленный. Если бы статуя, держащая крышу храма, вдруг заговорила, у нее мог бы быть такой же напряженный голос. Он терпеливо посвящал меня в тайны законов войны, которые так часто отказывались подчиняться законам математики. Как листы с капустного кочана, снимал он один за другим цветистые рассказы историков и летописцев, и из-под них вылезала единственная твердая основа истории, которую он понимал, в которую верил: меч. Тайна, однако, состояла в том, что десять мечей могли оказаться сильнее ста, если эти десять мечей были в руках солдат, готовых умереть друг за друга и за своего полководца. Именно поэтому маленькая Римская республика сумела покорить всю Италию, а тридцатитысячное войско Александра Македонского смогло завоевать двадцатимиллионную Персию.