Тяжелый понедельник - Санджай Гупта

Бренковский пожал плечами. Тина поняла, что зря потратила свое красноречие. Что-то в последнее время все идет не так, как надо. Судебный иск к Мишель Робидо, дома постоянные вспышки недовольства Марка. Даже друг Тай Вильсон в последнее время ее избегает.

— Просто это еще одна неприятность. — По обычно бесстрастному лицу Тины пробежала тень.

— Тина, дорогая, не переживай ты так. — Он обнял ее за плечи: — Успокойся. Поезжайте с Марком куда-нибудь на выходные. Жизнь так приятна. — Спасибо. — Тина пошла к лифту. Слова Бренковского ее не переубедили.

Вечером того же дня Тина стояла в кабинете бесплатной клиники, приложив мембрану фонендоскопа к сутулой мускулистой спине больного, который попросил называть его Райзом. Это был последний на сегодня больной. Тина не последовала совету Бренковского и никуда не поехала с Марком. Ей не нужны были выходные в его обществе. Самым лучшим убежищем была эта клиника, и она проводила здесь все больше и больше времени.

Узнав о предстоящем строительстве нового кардиохирургического корпуса, Тина позвонила директору клиники Дешону выяснить, как дела. Он ответил, что работы невпроворот, что молодой резидент не справляется и в клинике скопилось много больных, тем более сегодня пятница, а никто не хочет тратить выходные на походы к врачам. Тина поспешила в клинику.

— Отлично, Райз. Теперь сделайте глубокий вдох, — сказала Тина.

Мужчина послушно носом втянул в легкие воздух.

— Теперь экспирация, — машинально произнесла Тина.

Мужчина задержал дыхание и удивленно посмотрел на врача.

— Мистер… э, Райз, выдохните, выпустите воздух.

Райз выдохнул.

Тина получала большое удовольствие, занимаясь профилактическим лечением людей, которые искренне считали, что, заболев, человек обязательно попадает в отделение скорой помощи. К тому же ей нравилось помогать молодому врачу, который был благодарен ей за помощь и советы.

Вопреки заявлениям политиков о том, что люди часто обращаются в отделения неотложной помощи с пустяковым насморком, Тина видела, насколько запущенными могут быть болезни простых людей. Некоторые не обращались к врачам, потому что их работодатели не предоставляли оплачиваемые отпуска по болезни. Она вспомнила одного больного, мужчину лет сорока с небольшим, который пришел на прием с маленькой дочкой. Опухоль полностью закрыла один глаз.

— Почему вы пришли только сегодня? — удивленно спросил резидент.

— Глаз перестал видеть, — буднично ответил больной.

Еще один больной пришел на прием с отеком мошонки, распухшей до размеров волейбольного мяча. На тот же вопрос мужчина ответил, что перестал влезать в джинсы.

Это были самые наглядные случаи, но были и больные с четвертой стадией рака толстой кишки, больные, у которых в течение года был кровавый стул, но к врачу они обращались, только когда начинали складываться пополам от боли в животе. У некоторых больных с запущенным зубным кариесом нагнаивались корни, и они обращались только после того, как инфекция добиралась до мозга.

Эти случаи были настоящим вызовом для Тины. Она принимала их близко к сердцу, и, пока одни врачи играли в гольф, уезжали отдыхать на Мичиган или на Верхний Полуостров, она работала в бесплатной клинике. Тина понимала, что ее усилия не отражаются на общей статистике, но эта работа возвышала ее в собственных глазах и не была бесполезной для тех, кому она помогала. Она знала, что не может не помогать им.

Она снова приложила фонендоскоп к спине Райза:

— Еще раз глубокий вдох. Ее внимание отвлекло жужжание пейджера. На экране высветились знакомые цифры 311.6.

Виллануэва был одет в несколько помятую белую рубашку со старомодным — из восьмидесятых годов — галстуком, едва доходившим до середины груди, и в старый твидовый пиджак — единственный, который еще на него налезал. Редеющие волосы он аккуратно зачесал назад. Джордж сильно потел, хотя они с сыном шли по улице не спеша, искали, где бы пообедать. Пейджер был, как всегда, включен и висел на поясе, прикрытый животом. На экране давно светились цифры 311.6, но звук был приглушен. К тому же у Виллануэвы был сегодня выходной, и он не обращал внимания на звонки, тем более что они битых два часа просидели в кинотеатре, где посмотрели фильм ужасов о человеке, который заболел каким-то инфекционным энцефалитом и превратился в серийного убийцу. Вопли и кровь сильно расстроили Виллануэву. Сын сам выбрал, на какой фильм они пойдут, так же как и ресторан, где подавали вегетарианские лепешки.

Парковка всегда была сущим мучением в этом районе, кичившемся своей хипповостью, так что им пришлось пройти по свежему осеннему воздуху пару кварталов пешком — мимо лавки экологически здоровой пищи, откуда несло как из курильни опиума. Здесь же продавали хну, которой красили животы молодых беременных женщин. Виллануэва никогда прежде не слышал о таком ресторане, но сын по телефону сказал, что он теперь вегетарианец.

— Те, кто ест мясо, портят окружающую среду. Знаешь, сколько фунтов пшеницы уходит на то, чтобы получить фунт мяса, папа? — спросил Ник отца. — Даже коровья отрыжка и навоз приводят к разрушению озонового слоя.

Виллануэва находил немного странным, что можно не моргнув глазом посмотреть фильм, где каждые пять минут кого-то убивают, а потом рассуждать о правах животных на жизнь. Он хотел спросить об этом Ника, но потом прикусил язык. Этот вечер он решил посвятить только сыну.

— Как ты хочешь, Ник, — сказал Джордж, но не смог удержаться и добавил: — Так ты, значит, думаешь, что я проделал озоновую дыру после того, как мы с тобой пообедали у Тако Тони?

Прежде чем ехать за сыном, Виллануэва основательно заправился стейком с сыром, чтобы не испытывать мясной абстиненции в кино и вегетарианском ресторане. Только теперь, когда они проходили мимо белого подростка с дредами, Большой Кот наконец вспомнил о пейджере. Он взглянул на экран и прочитал цифры.

— Вот черт!

— Что случилось?

— Твоему папочке завтра утром поднесут приятный гостинчик на блюдечке с голубой каемочкой.

— Тебе? Но за что?

Виллануэва взглянул на сына и с удивлением обнаружил, что парень искренне забеспокоился. Джордж был удивлен и растроган. Подумав, он рассказал Нику о случае с Эрлом Джаспером.

— Я позволил ненависти затмить свой разум и способность к суждению, — попытался объяснить Виллануэва. — Надо было вызвать невролога и назначить этому подонку самое лучшее лечение. А потом я задушил бы его собственными руками.

Ник смутился.

— Я пошутил, сынок, — добавил Виллануэва, похлопав сына по плечу и едва не свалив его на тротуар.

— Я понял, — сказал Ник, вымученно улыбнувшись и потирая плечо.

Они вышли на маленькую площадь, где белые растаманы, «Мертвые головы» и юные попрошайки клубились вокруг стареющих хиппи, игравших на самых разнообразных ударных инструментах. Виллануэва мог бы поклясться, что чувствует запах травки, смешанный с резким запахом пачули. «Дурь они продают вон под тем деревом».