Тяжелый понедельник - Санджай Гупта

Но в принципе Большой Кот так и не забыл пренебрежительного отношения и неуважения, пережитых в детстве, когда белые дети не приглашали его на свои дни рождения и чурались его на игровой площадке. Когда они не хотели есть пищу, к которой он прикасался. Когда отказывались приходить к нему в гости.

Был один эпизод, который навсегда запечатлелся в памяти Джорджа Виллануэвы. Однажды, когда ему было шесть лет, администрация завода, на котором работал отец, устроила праздник для своих рабочих. Были запланированы катания на пони и костюмированные игры. Из Мэдисона в Висконсине, где располагалась штаб-квартира фирмы, специально прислали автомобиль. Это была спортивная машина с кабиной, стилизованной под рубку космического корабля и украшенная гигантским изображением сосиски. Водитель в красивой униформе сажал в машину детей рабочих мясокомбината и катал их по городу. Маленький Джордж почти час ждал своей очереди. Когда он подошел к машине, один мальчик из его класса по имени Стив попытался оттолкнуть его и сесть в машину без очереди.

— Я следующий, — возмутился Джордж.

— Да, он давно ждет, — сказал водитель, пожав плечами.

— Я не знал, что «мокрые спины» тоже будут кататься, — искренне удивился Стив.

Много позже Джордж узнал, кто такие «мокрые спины», но уже тогда понял, что это оскорбление и что оно как-то связано с его происхождением. Но еще больше возмутила его реакция шофера. Тот рассмеялся и снова пожал плечами. Это означало: полностью с тобой согласен, но что я могу поделать? Впечатление от поездки было безнадежно испорчено, но с тех пор Джордж стал очень чувствительным к этническим проблемам. Увидев белого расиста в отделении неотложной помощи, в своем отделении, он почувствовал, что со старой раны была содрана корка, он снова ощутил боль расового пренебрежения, испытанную им в детстве. И почувствовал невероятное облегчение, когда этого подонка увезли из отделения. Виллануэва сознавал, что действует, подчиняясь страсти, а не разуму, но надеялся, что бумеранг не вернется, чтобы еще раз больно его ударить.

Пэт, жена Суна Пака, и две его дочери шли рядом с каталкой, которую анестезиолог толкал перед собой по коридору в операционную. Колеса тихо поскрипывали по чисто вымытому линолеуму. Пластиковый мешок с раствором Рингера болтался на стойке в такт с длинными шагами анестезиолога. Сегодня Пак был первым из больных, которым была назначена операция.

Пэт молча шла рядом с каталкой, положив руку на левое плечо мужа. Дочери держали отца за руки, прижатые к бокам перильцами носилок. Покрасневшие глаза пятилетней Эмили были сухи, но нижняя губка дрожала, выдавая, каких трудов стоило ей сдерживать слезы.

Двухлетний сын Питер был оставлен дома на попечении соседской девочки-подростка, которая должна была отвести в детский сад при церкви мальчика, не подозревавшего, в каком бедственном положении находится отец.

Перед операцией Суну сделали успокаивающий укол, но одетый в больничную пижаму Пак не спал. Инъекция транквилизатора верседа отвлекла его от мыслей об операции, и сейчас, лежа на спине, он смотрел на люминесцентные светильники и думал, что они похожи на дорожную разметку. Думал он и о том, что надо бы покрасить потолок в более умиротворяющий цвет, ведь потолок — это единственное, что видит больной в последние минуты перед операцией. Можно будет даже провести контрольное исследование, подумалось ему. Пак, как и его жена, молчал.

Молчание нарушил толкавший каталку доктор Реджинальд Калбрет. Имя этого врача значилось в списке, который Пак вручил Хардингу Хутену. Кроме Калбрета, в списке значились резидент-нейрохирург Айша Али, операционная санитарка Мелинда Браун и операционная сестра Латаня Скотт. Калбрет, высокий толстый афроамериканец, любил хороший джаз и неудачные шутки.

— Ну вот, Сун, настало время посмотреть, как живет вторая половина человечества. — Он похлопал Пака по свободному плечу, не занятому маленькой рукой Пэт. Пак ни разу не лежал в больнице, ни разу не ломал костей и не попадал в отделения скорой помощи. Он, собственно, никогда и не болел и в самом деле не имел ни малейшего представления о том, как живет другая половина человечества — больные. Теперь, лежа на каталке, он впервые видел мир с их точки зрения. Обычно он редко появлялся в операционной до начала вводного наркоза и поэтому не видел своих больных бодрствующими. Теперь он думал о том, что, наверное, после операции его отношение к больным изменится. До укола верседа он внутренне возмущался своим беспомощным положением. От него теперь не зависело ничего. Он был вынужден подчиняться воле других людей. Правда, теперь, после инъекции анксиолитика, ему было в общем-то все равно, что будет дальше.

Калбрет повернул каталку к двери операционной. Сун Пак прооперировал множество больных с глиобластомами и не понаслышке знал, какая нелегкая работа ждет сейчас Хардинга Хутена. Во-первых, распространенность опухоли иногда оказывалась больше, чем показывала МРТ. Глиобластома — очень агрессивная опухоль, и ее эластичные, плотные выросты часто проникали далеко в глубь окружающих тканей. Опухоль, как сорная трава, уничтожала вокруг себя всю здоровую растительность. Он решил запомнить эту аналогию, чтобы потом использовать ее, когда будет рассказывать о глиобластоме своим резидентам. Но едва ли он что-то запомнит под действием лекарства. Где-то в глубине души Пак сознавал, что, может быть, ему уже не придется никого учить, но сейчас, в наркотическом дурмане, его это совершенно не волновало.

Два часа назад, лежа без сна в кровати, он, думая о прогнозе своей болезни, почувствовал укол страха. Злокачественная глиобластома — словно одного только присутствия быстро растущей опухоли в мозге было мало — поражала и личность больного, его речь, его способность к обучению, память и интеллект. Пак даже подумал, что единственным логически обоснованным ответом на болезнь может быть самоубийство. Глиобластома — это мат, думал он. Ты загнан в угол. Бежать некуда, игра окончена. Но Сун Пак был не из тех, кто легко сдает свои позиции. Он борец, такова его натура, и он будет бороться с опухолью.

Он знал, что средний срок выживания при глиобластоме составляет 73,4 недели. Пак не говорил об этом жене, но она достаточно давно была женой нейрохирурга и знала, что вместе им осталось жить несколько месяцев, может быть, лет, но не десятилетий. Он был благодарен ей за то, что она уже взяла в свои руки финансовые дела семьи. Пэт не придется многому учиться заново, когда его не станет. Он пересмотрел все бумаги, лежавшие в папке, которую хранил в своем шкафу, вспомнил, как они вместе с адвокатом заполняли эти бумаги, когда Пэт была на последних месяцах беременности. Адвокат спросил Пака: «Как вы считаете, что должно быть сделано, если и когда вы вдруг окажетесь в терминальном состоянии?» Пак тогда строго посмотрел в глаза юристу и сказал: «Мы все находимся в терминальном состоянии», — подразумевая, что всех ждет конец. Тогда он считал себя крутым парнем, думая, что сможет, не моргнув, посмотреть в глаза смерти. Правда оказалась иной. Он думал так раньше, потому что никогда не оказывался в ситуации, описанной адвокатом, и даже не мог себе ее представить. К глазам подступили слезы, но он не хотел отнимать руки у дочек и, повернув голову, вытер глаза о край подушки.