Серебряный капкан для черного ангела - Марина Владимировна Болдова

Вот и капитан, – Берта услышала звонок в калитку. – Пойду открою. Кстати, мама где?

– На кухне оладьи жарит.

– Это вам, что ли? Круто. Еще вчера она вам чуть тарелку с макаронами на голову не опорожнила. Что изменилось-то за ночь? – хохотнула Берта, удовлетворенно заметив, как смутился Ксюхин отец.

«Ненавижу дамские романы, пару книжек прочла, ничего, кроме раздражения, не получила. Всегда считала, что пишут их неудовлетворенные своей личной жизнью тетки, выдумывая неземную любовь и страсть. Никак не иначе, как с первого взгляда, взаимно и на всю жизнь. Этакое узнавание на уровне прежних земных воплощений душ. Типа что-то там, в прошлом, не заладилось, так вот вам возможность все исправить. Мол, не чужие вы друг другу, дерзайте, не получится в этот раз, будет еще попытка, и не одна. Никогда не понимала, как можно сразу довериться чужому человеку. А что тогда у меня к Антону? Час общения, а словно полжизни вместе. Странно все это…» – думала Берта по дороге к калитке, пытаясь унять сбившееся дыхание.

– Доброе утро, Берта Львовна, – официально сухо и без малейшего намека на улыбку поздоровался капитан Канин.

– Надеюсь, что добрый, – ответила она и отвернулась. «Да… Берта Львовна… зря романчики вспомнили, вредное чтиво, мысли дурацкие приходят, фантазии… и как с этим теперь жить?» – подумала она, пропуская капитана и еще двоих мужчин в штатском на территорию.

Как только из кухни показалась мать, Берта поднялась к себе, решив, что без нее обойдутся, а маячить просто так перед Каниным не станет. Чтобы переключиться с мыслей о нем на что-то нейтральное, желательно не криминальное, она схватила с полки первую попавшуюся книгу. Это был справочник по собаководству. С обложки улыбалась хитрая морда алабая. Пес был очень похож на умершего год назад от старости их с матушкой любимца Грея. Белый, с рыжим пятном на полморды, он был единственным мужчиной в их доме, полноправным хозяином и охранником. Издавая короткий мощный рык при приближении посторонних к забору, он пугал незнакомцев так, что те переходили на другую сторону улицы. Находясь же рядом с ней и матушкой, Грей превращался в ласкового баловня, требующего внимания и вкусной еды.

Берту вдруг накрыла волна жалости к Грею, она вспомнила, как болел он, как терпеливо сносил уколы и только просительно заглядывал в глаза. Тогда ей казалось, он понимал, что умирает, и страдал не столько от боли, сколько от того, что видел их слезы. Берта была точно уверена, что Грей очень устал от постоянных болей, он ушел бы давно на радугу, но держится из последних сил, чтобы не причинить своим уходом боль им.

«Мне совсем не жаль мужа, а смерть собаки до сих пор вызывает ноющую тоску. Что со мной не так? Почему даже невинная ложь человека вызывает раздражение, а хитрые уловки Грея лишь умиляли? Я подолгу бегала за ним по всему саду, пытаясь поймать, чтобы отвести в ванную. Он, огромный пес, мог прятаться долго, бесшумно перебегая с места на место, а я вместо наказания давала ему вкусняшку. И целовала наглую морду, подставляя свое лицо под его шершавый язык. Он был моим ребенком, нашим с матушкой – их любовь была тоже взаимной, это неправда, что собака всегда предана одному хозяину. Впрочем, хозяин – это он, а мы обе были преданы ему». – Берта почувствовала, что вот-вот расплачется. Потому что вспомнила Грея, а стало жалко себя. Его душа наверняка уже в собачьем раю среди таких же любимцев своих земных хозяев, которые вот так же, с горьким комом в горле, как у нее сейчас, вспоминают о них.

Слезы катились градом, Берта перестала сдерживаться, желая только одного – освободиться от этой накатившей тоски по Грею и… от боли разочарования в том, кто за несколько часов стал так дорог. «Канин, черт тебя возьми, я справлюсь. Теперь я знаю, зачем выходила замуж. Чтобы моя душа стала черствой и готовой к любым страданиям. Крушилин меня закалил, и твое равнодушие для меня теперь не беда. Так, неприятное разочарование, которое я уж точно переживу», – мысленно обратилась она к капитану, но вновь накрывшая волна жалости к себе лишь усилила поток текущих по щекам слез.

Услышав стук в дверь, Берта торопливо провела тыльной стороной ладони по глазам. Еще не хватало, чтобы матушка, застав ее рыдающей, начала спрашивать о причинах.

Она открыла дверь – по ту сторону порога стоял Антон.

– Ты?

– Берта! Что случилось? Ты так быстро сбежала, а я думал…

– Меня не волнует, что вы думаете, Антон Денисович. Вам от меня что-то нужно?

– Ты плакала, – утвердительно произнес он, закрывая за собой дверь.

Берта так и не поняла, куда делся горький ком – пропал при первом же прикосновении губ Антона к ее волосам. Он что-то шептал на ухо, щекоча дыханием мочку, слов было не разобрать, она встрепенулась протестующе, лишь услышав «дурочка». «Любимая моя дурочка», – торопливо добавил он, крепче прижимая к себе и целуя уже смело и требовательно. Его губы скользили по щекам, слизывали остатки слез, руки запутались в волосах… Берта чувствовала – чем больше сдерживает себя она, тем более нетерпеливым становится он. Она уже не была хозяйкой своих рук, они сами гладили его плечи, ей казалось, она чувствует, как играют мышцы под тонкой тканью рубашки, каждое их движение вызывало внутренний восторг. Он был силен, нежен и сдерживал страсть, она не сомневалась в этом. Гордость от того, что это она, Берта, вызвала в нем такое сильное желание, развеяла остатки страха и горечи, она ответила на его поцелуй, уже полностью растворяясь в нем. Как долго они не могли оторваться друг от друга…

– Тебя уже, наверное, потеряли, – выдохнула наконец Берта, слегка отстраняясь, чтобы видеть его лицо.

– Я сказал, что мне нужно у тебя кое-что уточнить, – хохотнул он, глядя на нее с детским восторгом. – Ну, соврал!

– Ты похож сейчас на пацана, ловко обманувшего батю, – рассмеялась она. – Иди, не позорься, догадаются же!

– И что? – вновь беспечно улыбнулся Антон. – Пусть завидуют. Впрочем, там два счастливых женатика, один из них, эксперт, вообще молодожен. Неделю назад на свадьбе гуляли. Кстати, я не понял, у твоей мамы с этим ресторатором роман, что ли?

– С чего ты взял? – удивилась Берта, настораживаясь.

– Да матушка твоя сейчас выглядит, как… ну, как ты! Глаза сияют, румянец на щеках…

– Эй, капитан, на себя посмотри!

– А Голод пожирает ее голодными глазами, – широко улыбнулся Антон, отпуская ее плечи. – Еще, кстати, новость – Федору Николаевичу лучше, десять минут для