Обязательно должна быть надежда - Сергей Протасов

— Иди, Сережа, не переживай, закрывай меня, блокируй. Я буду сидеть и не шевелиться. С Богом!

Он не спеша снял куртку, постоял, пытаясь понять, жарко ему или нет. Стена соседней сауны работала как доменная печь. Стянул еще и свитер и остался в одной футболке. Снятые вещи он положил в большой пакет, из которого перед тем достал компактную складную табуретку с тканевым сиденьем, респиратор, медицинскую маску, бутылку воды и пустую бутылку на всякий случай. Огляделся, выбрал место за стопкой больших бумажных мешков с цементом, надел респиратор, передвинул верхние мешки так, чтобы получилось узенькое смотровое окошко, позволяющее видеть часть коридорчика от пожарной двери до душевой и при этом оставаться незамеченным. Вряд ли удастся что-то разглядеть, но расположение хамама не оставляет надежд на большее. Придется, что называется, «обращаться в слух». Он поерзал на своей табуретке — хорошо, почти бесшумно. Жарко, капли пота со лба медленно стекали к глазам. Свекольников утерся заготовленным полотенцем, еще раз огляделся — всё на своих местах. Теперь он готов.

Без десяти десять в глубине комплекса прозвучал глухой звонок. Через минуту Пронин прошел к заднему выходу. Звук его шагов полностью поглотила ворсистая ковровая дорожка. Остановившись на полпути, он повернулся к стеклянной двери хамама и пристально посмотрел в глаза Романа Сергеевича. Приставил левую руку козырьком ко лбу и даже слегка присел. Наверное, его все устроило, он махнул рукой, мол, «гори оно все синим пламенем, пропадай моя жизнь», и пошел дальше.

Защелкали замки, кто-то громко постучал ногами.

— Добрый вечер, Пал Палыч, — донесся приглушенный голос Сергея. — Проходите, все готово.

Свекольников горящим взглядом сквозь импровизированную амбразуру, как через оптический прицел, уставился в проход. Большой, полноватый Баженов в одной рубашке бесшумно проплыл мимо. Следом, опустив глаза, проплыл Пронин.

— Я вам еще нужен? Пиво в холодильнике.

— Спасибо, Капитоныч, я сам. Креветки-то будут?

— Всё как всегда. Позвоните мне минут за десять, чтоб прям с огня. Приятного отдыха.

— Хорошо, спасибо тебе, — голос Баженова звучал уважительно и спокойно.

Хлопнула дверь, звякнула щеколда. Все стихло.

В висках еле слышно тикали часы. Одна минута, другая, третья. Ни шороха не доносилось извне. Свекольникову представилось, как молодой сильный сержант крадется с оружием к двери, за которой прячется нечастный Роман Сергеевич, прислушивается и ждет какого-нибудь скрипа. В животе что-то заурчало, он не ел и не пил весь день, готовясь к засаде. Казалось, урчание разнеслось по всему комплексу. Свекольников, проклиная организм, перестал дышать, закрыл глаза. «Господи, спаси и сохрани, — беззвучно произнес он. — Господь — свет мой и спасение мое. Кого мне бояться? Защита жизни моей — Господь. Кого мне страшиться? Если злодеи пойдут на меня, чтоб растерзать плоть мою, — споткнутся они и падут, — двадцать шестой псалом сам собою вытекал из пересохших губ, он полностью растворился в том, что проносилось в его голове. Каждое слово, как живительный ветерок, освежало душу. — Пришел бы в отчаяние, если бы не был уверен, что увижу еще благость Господню при жизни моей. Надеюсь на Господа, буду тверд и мужественен. На Господа уповаю!» Ему нестерпимо захотелось перекреститься, он медленно разогнулся и занес руку ко лбу. В этот момент три сильных, раздельных удара сотрясли дверь банного комплекса. Он почувствовал, как зашевелись волосы на голове. Не завершив крестного знамения, Роман Сергеевич снова согнулся и припал к своему наблюдательному окошку.

Широкая спина Баженова на секунду заслонила изображение. Прохлада зимней ночи чуть коснулась ног Свекольникова, стукнула уличная дверь.

— Давно ждешь? — прозвучал скрипучий голос.

— Минут десять, — ответ сопровождался звоном стекла и хлопками открывшегося и закрывшегося холодильника.

«Неужели я молился десять минут? — подумал потерявший счет времени Роман Сергеевич. — И не заметил».

В амбразуре снова показался Баженов с бутылками в руках, следом за ним прошел пожилой, лет шестидесяти, невысокий лысый мужчина, с широким лбом, крючковатым носом и темными глазами. Видимо это был Комедия. Странная, хитрая улыбка придавала его облику некую демоническую глумливую веселость.

— Хорошо! — через несколько минут услышал Свекольников голос Комедии. — А ты чего, Паша, не пьешь? Не в духе? Ну вот. Другое дело. Что лепила?

— Нормально все, адрес дал, я в адрес прокатился. Нормальная хата, две комнаты в приличном состоянии.

— Адрес какой?

— Сейчас. Земляной переулок…

Дальше Роман Сергеевич не разобрал. Они говорили негромко, и периодически куски разговора выпадали.

— Пообщался с бабушкой?

— Конечно. Как обычно, профилактика мошенничества и все такое. Думаю, на следующей неделе можно будет выселять. Что-то мне не по себе, тревожно, надо бы эту хату сделать и на дно залечь на время. Вы с Виктором говорили? Давайте на следующей неделе и сделаем.

— А чего с ним говорить? Как скажу, так и будет. Тем более с бабкой маскарада не потребуется. На красный день хочешь? — он противно засмеялся. — Про родственников спрашивал?

— Я не спрашивал, она слишком насторожено себя вела. Доктор узнавал, нет у нее как будто никого. Сами понимаете, точно не выяснишь. Он же не отдел кадров.

— А надо точно! Если кто-то объявится, конец нашему делу. Имей в виду, ты лично отвечаешь за информацию.

— Доктор спрашивал — мол, чего вам родные не помогут с лекарствами или деньгами. Она говорит: «Нет у меня родственников, некому помогать».

— Говорит — одно, надо пробить наверняка. Не верю я твоему доктору, не нравится он мне. Какой-то мутный. Тем более он ничем не рискует, если что. Придумай, как удостовериться по ментовским каналам. Должны же быть выходы? Она, может, обиделась на всех, а они на самом деле есть. Понимаешь? Возьмут и приедут, как снег на голову. Кипеж поднимется, и что тогда? Отрываться? Нет, так нельзя. Серьезный вопрос, вся работа под угрозой может оказаться. Догоняешь? Тут ты должен подписаться. Включи-ка музыку, что ли, сидим как на поминках.

Послышался щелчок, заиграла мелодия, потом другая, заговорил диктор. Кто-то перебирал радиостанции. Частично разговор стал неразборчивым.

— Хорошо, я дополнительно проверю. Но за своего человека…

— А за себя?

— Не понял.

— Чего ты не понял? Взялся этого устранить, а он живой, того гляди очухается и запоет. Сам теперь не суйся, Боцману поручи, он все может.

— Но не запел же пока. Я решу с ним вопрос в ближайшее время. Там возникла…

Громкая радиореклама начисто заглушила все слова. Роман Сергеевич до предела напряг слух, но тщетно. Минуты через три слова снова стали различимы.

— Решай скорее, — голос Комедии стал особенно резким и раздраженным. — Ты и так меня в непонятку вписал, еле перед коллективом объяснился. Мне эти косяки не нужны. Такое пришлось выслушать, упаси бог. Народ-то думает, что это я хотел мимо всех квартиру обделать. Ну, скажи мне, зачем ты этих дураков-музыкантов приплел?