Пустячок, а приятно - Марина Серова

— Вот как? — не могла не удивиться я. — Роман Геннадьевич, оказывается, был образцовым семьянином?

— Вроде того, — согласился Киря. — Да дело не в этом. До Усть-Ишимска пять суток езды на автомобиле, и то только если водители будут ехать посменно, чтобы не было и часу простоя.

— Ну, понятно, — сказала я. — Ни Перепелкин, ни Ольховский, ни Бортников в Усть-Ишимск ездить не могли. Но кто-то же туда ездил! Наверняка кто-то очень посвященный во всю махинацию. Спрашивается, кто?

— Вот в этом-то и весь вопрос, — отозвался Кирьянов грустным голосом. — Быть может, как раз курьер-то и вообще не знал ничего…

— Но ведь он ездил на золотодобывающий комбинат!

— Черт его знает! — Киря покачал головой. — Вот, кстати, не хочешь ознакомиться?

Он вытащил из папки какую-то бумагу и подал ее мне.

— Это заключение баллистической экспертизы, — пояснил Кирьянов. — Ольховский был убит из пистолета «макаров», а Перепелкин и в самом деле из американской скорострельной винтовки с лазерным прицелом. Так что наш Андрюшка Мельников был тогда прав.

— И что же? Ты не пробовал пробить эти стволы по архивам?

— Пробил уже. Оба они числятся у нас…

— Серьезно? — Я ощутила что-то вроде вспышки ослепительной надежды. — И где же?

— А вот тут очень интересно, — отвечал Киря. — Стволы, оба раза вместе, трижды засветились в криминальных разборках. Кто, что — нам толком неизвестно. Просто три раза в кювете возле не слишком оживленного шоссе находили расстрелянную легковую машину. В машине все были мертвы, но, в свою очередь, в ней также находили оружие, и все потерпевшие, чьи трупы наши коллеги обнаруживали, оказывались принадлежащими к одной из местных преступных групп. Вот смотри, — Кирьянов вытащил из папки новую бумагу. — Эти расстрелянные машины были найдены сначала возле городка Борки Тюменской области, затем в девяноста километрах от города Камышлов, это уже Свердловская область, а последний раз на шоссе неподалеку от Тобольска…

— Тобольска? — переспросила я задумчиво. — Где, ты говоришь, находится городок Усть-Ишимск?

— Да в Сибири, в Омской области, — с усмешкой отозвался Кирьянов. — Правильно ты, Татьяна, рассуждаешь. Все эти три пункта находятся на дороге, соединяющей пресловутый Усть-Ишимск с нашим городом.

— Ясно, — сказала я. — А когда случились нападения?

— Месяца три назад. Все три разработки произошли в течение двух недель.

— Неплохо, — согласилась я. — Выглядит так, что нашими перевозчиками золота все-таки кто-то заинтересовался, возможно, с подачи работников золотодобывающего комбината. Попробовали их пощупать, но, получив крайне жесткий отпор, оставили в покое…

— Именно так мы и думаем. Впрочем, даты на документах с этими случаями не совсем сходятся. Однако наверняка нам в руки попали далеко не все документы…

— Или далеко не все сделки были задокументированы, — заметила я.

— Кстати, еще вот что, — продолжал Кирьянов. — Мы подключили кое-кого из осведомителей, поручив прояснить ситуацию с черным рынком золота в Тарасове…

— Ну и что?

— Выяснилось, что тут имеется стабильно действующий канал транзита золота за границу, но в последние две недели у них появились конкуренты. Возможно, оба наших убийства являются криминальной разборкой, борьбой за сферу влияния…

— Но тогда получается, что Ольховский и Перепелкин как-то были связаны с нелегальным транзитом золота, — возразила я. — А тому есть какие-либо подтверждения?

— Никаких, — отозвался Кирьянов. — Кроме опять же твоего «золотого чемоданчика», конечно.

— Да уж, — устало проговорила я. — У тебя, Киря, этот пресловутый чемоданчик в каждой бочке затычка…

* * *

Кирьянов широко улыбнулся, открыл было рот, собрался что-то возразить, однако не успел. Потому что дверь камеры для допросов резко открылась и в нее стремительно влетел адвокат Олег Дмитриевич Должиков собственной персоной.

— Прошу прощения за опоздание. Попал в затор на дороге… Подследственного сейчас доставят. Я уже распорядился, чтобы его привели…

Тут он заметил мое присутствие и запнулся на середине фразы, уставившись на меня во все глаза.

— Мы с вами, кажется, знакомы, Олег Дмитриевич, — произнесла я немного нараспев, приняв вызывающе-небрежную позу и глядя на адвоката снизу вверх — я ведь сидела, а он стоял. — Мы определенно уже где-то встречались, не так ли?

— Д-да… — ошалело пробормотал Должиков. — Конечно, встречались…

Тут он снова запнулся, сильно побагровел, отвернулся от меня и внезапно подскочил к столу, за которым сидел Кирьянов.

— Послушайте, это нарушение закона! — торопливо выкрикнул адвокат. — Почему на допросе присутствуют посторонние? Я требую всех лишних удалить вон отсюда.

— Лишних? — Киря был изумительно спокоен. — А вы что, с этой девушкой хорошо знакомы?

— Я? С кем, с ней? Вовсе незнаком!

— И ни разу не встречались?

— Нет!

— Но вы сами только что сказали…

— Я оговорился!

— Значит, вы понятия не имеете, кто она такая?

— Не имею!

— А если вы даже не знаете, кто она такая, — медленно, с расстановкой отчеканил Кирьянов, — то почему так уверены, что она в данном случае лицо постороннее?

Пойманный за глотку железной логикой оперативника, Должиков вытаращил глаза, еще больше побагровел и на мгновение лишился дара речи. Наконец он пришел немного в себя и сумел проговорить:

— Я требую, чтобы мне как адвокату было объяснено, что за личности и в каком качестве собираются присутствовать на допросе! Иначе я не позволю моему подзащитному сказать ни единого слова.

— Она присутствует здесь в качестве свидетеля, — спокойно отвечал Кирьянов. — И сейчас по требованию органов следствия будет проведена очная ставка…

Адвокат снова хотел что-то возразить, но в этот момент дверь камеры открылась и в нее ввели главврача клиники «Тан-мед».

Вид у Николая Пантелеймоновича менее чем за сутки пребывания в следственном изоляторе заметно изменился. Он выглядел душевно подавленным, угнетенным. Голова его поникла, он стал заметно сутулиться. Цвет лица сделался землисто-серым, словно Бортников, по меньшей мере, неделю не бывал на свежем воздухе. Теперь вместо недавно здорового и бодрого мужчины, пусть уже в летах, на пороге кабинета стоял раздавленный жизнью больной старик.

Бортникова повели в клетку, сопровождавший его контролер запер за ним решетчатую дверь и удалился из кабинета. За стальной решеткой вид у Николая Пантелеймоновича сделался еще более унылым, удрученным. Его большая, усатая, словно у волжского сома, голова клонилась при этом из стороны в сторону, глаза же при этом оставались безжизненны и пусты.