Формула преступления - Антон Чиж

— Может быть, позвать плотника? — предложил Родион. — Полиция уже прибыла. А дворник, насколько я заметил, и так ожидает под лестничным пролетом.

Уверенный тон произвел эффект. Гайдов немного остыл, хотя дышал отрывисто.

— Ломать незачем, — сказал он и потянулся к верхней перекладине дверного косяка. Из заветного места появился дверной ключ. — Полиция не возражает, если я проникну в чужое помещение?

Полиция не возражала.

Ключ никак не желал попадать в замочную скважину, танцуя по железной накладке с мерзким скрипом. Рука плохо слушалась Михаила Ивановича, на лбу выступила испарина, он ругался сквозь зубы и даже швырнул тросточку, но толку не было. Наблюдать за мучениями со стороны было невежливо. Родион предложил свою помощь. Гайдов молча протянул ключ, пальцы его были как ледышки.

Усмирить самовольный предмет труда не составило. Ключ шел туго, но уверенно. Замок уступил два оборота и сдался. Створка отошла, из нее вылетел застоялый воздух. Чуткий нос разобрал тяжелый душок.

— Вам лучше подождать на лестнице, — сказал Родион, придерживая дверь. — Я зайду первым, осмотрюсь и позову.

— Что там? — сдавленным горлом выдавил Гайдов.

— Пока не знаю. Мне полагается исполнить служебный порядок. Иначе зачем было звать…

Михаил Иванович отступил, вернее, его отшатнуло к соседней двери:

— Только если… Вы уж… Не того… Как-то…

Пояснений не требовалось. Стараясь не раскрывать дверь широко, Родион протиснулся внутрь. Его окатила волна сладковатого смрада вперемешку с дымом отгоревших свечей и острой примесью скипидара. Окно в комнатушке с низким потолком, упиравшимся в скошенную крышу, было наглухо закрыто, сгустив запахи до чрезвычайной степени. Родион закашлялся и постарался не дышать. Самое главное — не упустить мелких деталей, какие могут указать, что здесь произошло.

Не отходя от порога, Родион осмотрел приют художника. Дневного света вполне хватало. Тесная квартирка не могла обходиться дороже пяти рублей в месяц. Да и то дороговато за такое жилье. Жить в ней могла только неприхотливая личность, терпевшая пытку бытом. Вернее — его полным отсутствием. Железная кровать, накрытая солдатским одеялом, приткнулась к дальней стене под окном. Справа от нее помещалось нечто вроде шкафа, а скорее — большой ящик, который приспособили для хранения скромной одежонки. Под ним валялся ком черной материи. Напротив разместился плотный ряд подрамников с натянутыми холстами. Посередине комнаты возвышался мольберт художника, упиравшийся чуть не в потолок. Сразу перед ним — квадратный столик, какой в приличных домах используют под выставку фотографий в рамках, а здесь заставили остатками еды и помятым самоваром. На полу валялись отходы творчества: смятые оловянные тюбики Рэнда, лоскутки в краске, пустые баночки, облезлые кисточки, погнутые гвоздики, опилки, столярные инструменты и прочий невообразимый хлам.

Хозяин скромного жилища был дома. Человек в халате, упавший грудью на стол, скорее всего, был Макаром Николаевичем. Вот только запах, с которым юный чиновник был знаком, не оставлял надежды: младший Гайдов мертв. И давно. Не менее суток. Теплое помещение ускорило неизбежный процесс разложения.

Родион на мгновение выпустил дверную ручку, створка тут же распахнулась…

— Михаил Иванович, я же просил…

Гайдов замер, остекленевшими глазами уставившись на лежащего, и застонал тоненьким, высоким голоском, как птичка, из которой выжимают воздух.

— Прошу вас выйти, мне еще потребуется ваша помощь. А сейчас надо отправить дворника в участок, срочно… Прошу вас, Михаил Иванович. Требуется сделать первичный осмотр места происшествия… Идите уже…

При этих словах большой человек жалобно охнул, покорно развернулся и вышел вон. Оставалось буквально четверть часа до появления чиновника из участка. Это время следовало потратить с толком. Неизвестно, как коллега посмотрит на сыскную полицию, которую не вызывали. Хорошо, если скинет дело, а то может попросить удалиться. Для начала пришлось сделать шаг в сторону. Этого требовала не хитрость, а солидная лужа, расползшаяся из-под стола. Кто-то ее не заметил и оставил скользкий отпечаток мужского ботинка: нога узкая, маленькая. Размера на три меньше ванзаровский лапы.

Обойдя стол по большой дуге, он оказался за спиной трупа. На правом виске рана, размер небольшой, аккуратный. Удар был нанесен чем-то узким, вроде топорика для колки льда. Скорее всего, били сзади, Макар не мог видеть угрозу или защититься. Убийца зашел чуть дальше того места, где сейчас стоял Родион, и нанес удар. Попадание был столь точным, что большой силы не потребовалось.

Ванзаров аккуратно протиснулся между стулом, на котором упокоился Макар, и мольбертом, чтобы осмотреть труп с левого бока. Но других следов насилия не обнаружил. Зато на полу нашелся смазанный след другого ботинка, буквально краешек. С первым его следовало сравнивать при помощи линейки, но и на глазок отчетливо было видно: совсем другой натоптал. Вступил, заметил, что вляпался, и тут же отошел. Как видно, торопился.

Не менее любопытное зрелище предстало на самом столе. Рядом с самоваром торчала керосиновая горелка с обожженной сковородкой, на которой засохла яичница. Несколько кусков черствого хлеба на замызганной тарелке, два бокала, наполненных красным, и бутылка дешевого бессарабского вина завершали странный натюрморт.

В квартиру чуть слышно постучали.

— Господин Ванзаров, разрешите войти…

Все-таки Родион успел раньше и не дал Гайдову вступить в лужу крови. Несчастный дядя успокоился, только в глазах поблескивала влага.

— Извините за вопрос… Это ваш племянник?

Михаил Иванович втянул воздух и тихо ответил:

— Мой… Макарушка… Дорогой мой… Что с тобой наделали, бедный мальчик… Как же они могли…Что же за люди такие, чтоб вот так…

— Посмотрите внимательно: ничего не пропало?.. Нет, оставайтесь на месте… — строго указал Родион, между тем сравнивая след с ботинком Гайдова. И без того ясно: размеры не совпадают. Да и со вторым, скорее всего, нет схожести. Больно нога крупная.

— Чему тут пропадать… — Михаил Иванович прикрыл ладонью глаза. — Сами видите, в каком убожестве пожелал жить… Все ради творчества и картины…

Ванзаров попросил показать тот самый шедевр, который так ждали на выставке. Гайдов встрепенулся, покрутил головой и уставился на пустой мольберт:

— Батюшки! Что же это! Как же я сразу… Так ведь она пропала!

— Почему так решили?

— Да сами не видите разве? — взъярился дядя. — Станок пустой!

— Макар мог снять картину. Может, поискать среди холстов? Склад, что у стены…

— Да вы понимаете, какую чушь городите?! — уже кричал Гайдов. — А еще любитель живописи! Лаку надо просохнуть! Ее трогать нельзя, Макарка окон не открывал, в душегубке сидел, пока слои подсыхали… Все на совесть делал… Мальчик мой…