Слово на букву "Л" - Клер Кальман

Белла прониклась к ней благодарностью — за смену темы.

— Вот, срежь. Таких голубых цветочков ты нигде не найдешь. Уиллум, ты не помнишь, как называется этот сорт? Я вечно забываю. — Она наклонилась к Беллиному плечу. — Он, наверно, думает, я выжила из ума.

— Ерунда, ничего я не думаю. Цветы ведь и сами не знают, как называются. Я и то их выучил, только чтобы производить впечатление на клиентов. Думаю, это Rosemarinus officinalis «Принли Блю», что означает ярко-голубой.

— Да, впечатление на клиентов он производить умеет, — сказала Белла. — Он меня просто околдовал своими разговорами: Meconopsis, Salix, Lavandula… До сих пор не знаю, что это значит.

— Вообще-то это была Angustifolia. — Неожиданно Уилл стал очень серьезным. — Вот, посмотри. — Он, словно ребенка, погладил ближайший кустик с мелкими фиолетовыми цветочками. — Это французский сорт лаванды, Lavandula stoechas. Такую мы тебе и посадили. А я-то думал, что покорил тебя умом, харизмой и неотразимой внешностью.

— И скромностью.

— И скромностью.

Фрэн рассмеялась и соединила их руки.

— Приятно, что ты встретил себе подходящую пару. Ланч еще не готов, но пойдемте, я налью вам пока чаю. Вы, наверно, устали с дороги. — Она засунула ножницы в карман. Из другого кармана торчала садовая бечева, волочившаяся за ней, как хвост. Уилл поднял ее с земли и понес за ней, словно грум — фату невесты.

— Запеканка из картошки с овощами скоро будет готова, а вот мясо жесткое, лучше нам его потомить. — Фрэн поставила на огонь пузатый эмалированный чайник. — Где-то у меня тут были булочки, если вы проголодались. Посмотрите в хлебнице — свеженькие. Или вчерашние. Но все равно хорошие.

Белла глубоко запустила руку в керамическую хлебницу.

— Как будто тяну счастливый билет.

— На этой кухне? Скорее — несчастливый. — Уилл убрал на комод валявшиеся на столе газеты и расставил разномастные чашки и блюдца. — Булочки ведь не домашние, ма?

— Нет, не волнуйся, грубый ты мальчишка. Я так и знала, что надо было тебя лучше воспитывать, — эхом донесся из кладовки голос Фрэн. — Мои булочки — это легенда, Белла. Они у меня никогда не поднимаются и всегда как камень. Однажды Хьюги сломал о них зуб. А вот собаки их любили. Но, поскольку ты гость, я купила настоящих, из магазина.

— Ты должна быть польщена, — сказал Уилл. — А джем есть, моя дражайшая мать?

— Клубничный. И притом домашний. — Она поймала взгляд сына. — Не смотри на меня так. Он не такой уж старый. Только немножко забродил. Но это ничего, ешьте ложками. Не все же на булки намазывать.

Той ночью Белла лежала, свернувшись под боком у Уилла на узкой двуспальной кровати в «розовой комнате». Фрэн сказала, они могут лечь либо в комнате для гостей, но придется сдвигать кровати, либо здесь, если поместятся.

— Здесь очень уютно, но предупреждаю: стены тонкие, а я сплю рядом.

— Господи, ма!

Фрэн не обратила на него никакого внимания.

— Я это специально. Я знаю, знаю, — мамаша намекает на секс, какой ужас. Дети всегда думают, что их родители — вечные девственники или бесполые существа, вроде амебы. Или правильнее сказать — амеб?

Уилл поежился и, взяв Беллу под локоток, увлек ее в комнату.

— Хорошо, хорошо. Мы ляжем здесь. Спасибо. Пошли, Белла, а то она никогда не успокоится. Начнет рассказ из цикла Уж-я-то-пожила! И придется нам слушать про менеджера из банка, который так в нее влюбился, что без конца звонил и спрашивал про ее кавалеров, а потом чуть не изнасиловал ее прямо на столе с папками с ее банковским счетом.

— Я не слушаю, не слушаю. — Фрэн спустилась вниз. — Чайник скипел.

Белла сказала ему, что он просто грубиян.

— Нет. Мы с мамой очень любим друг друга, так что позволяем себе иной раз вольности. А что, в твоей семье все всегда вежливы?

— Мы с папой тоже все время подшучиваем друг над другом.

Он спросил о ее матери.

— Знаешь, ты почти никогда о ней не говоришь.

— Я бы ни за что не стала разговаривать так, как ты с Фрэн. Она не понимает шуток, особенно в свой адрес. Мы с ней стараемся поддерживать нейтралитет. Вооруженный.

Он изогнул бровь.

— Иначе никак. Стоит только расслабиться, жди нападения.

— Понятно. Дочки-матери. А мне представлялось, что мать и дочь должны быть как мадонна с младенцем — сплошь нежные улыбки и объятия.

— Смешно. — Белла вышла из комнаты. — Пойдем выпьем чаю?

— Ты правда это сделаешь? За это я стану твоим лучшим другом. — Белла ущипнула Уилла за щеку и крепко поцеловала.

— Ты и так мой лучший друг.

Уилл согласился поговорить с деверем о СЫРОСТИ. Это потребовало всего лишь незначительного выкручивания рук с ее стороны и бесчисленных обещаний несказанных сексуальных удовольствий. Были приведены в действие невидимые рычаги, и мистер Боуман наконец перенес Беллу из своей черной записной книжки в красную. Именно туда он записывал настоящих клиентов и даже вносил даты и сроки. Ремонт займет от четырех до пяти дней, сказал он. Нужно сначала провести подготовительную работу, потом оштукатурить стены и дать им просохнуть. Только потом можно красить.

Жизнь дома стала совсем невыносимой. Коробки и все остальное пришлось втиснуть в спальню. Снятые картины стояли, как домино, вдоль стен. В ванной комнатные растения образовали кустистое сборище.

— Не стоит оставаться в доме на время ремонта. Пыль может тебе повредить, — сказал Уилл.

— Знаю. Вив меня приютит.

— Хорошо. Или — если хочешь, конечно, — ты можешь пожить у меня.

Раньше, хоть они и проводили большую часть времени у Беллы, она несколько раз уже оставалась у него. Он купил ей зубную щетку, потому что считал, что глупо ей носить туда-сюда свою. Он также освободил для нее ящик — там лежала большая майка и пара трусиков. Но одно дело остаться на ночь — ужин, потом секс, потом сон, — а другое — переехать к нему на несколько дней. В этом уже было что-то семейственное. Что-то, что подразумевало семейные разговоры и домашние ритуалы: кому что купить, кто готовит, кто моет посуду… Переехав к нему, она сразу оказалась бы втянутой в орбиту его обычной жизни с ее рутиной, ведением хозяйства и тому подобное. Ей пришлось бы узнать, где у него лежит запасная туалетная бумага, как открывать заедающий замок задней двери, в какой день он выносит мусор.

— Это очень мило с твоей стороны. Но ты совершенно не обязан этого делать. Ты и так уже заслужил скаутский значок за то, что поговорил с мистером Б.

У нее внутри звенели предупредительные звоночки. Что, если ей понравится? Если она привыкнет видеть его лицо на подушке — и эти его восхитительные, смешные брови — каждый раз, когда ложится спать? А каждое утро его такое знакомое лицо будет первым, что она увидит в этом мире. Входя в дом, она уже каким-то шестым чувством, просто почуяв воздух, будет знать, дома ли он. Быстро ли она привыкнет к его поступи на лестнице, к тому, как он говорит «привет», к тому, как меняется выражение его глаз при встрече с ней? А что потом? Потом борьба с СЫРОСТЬЮ будет закончена, стены покрашены, и у нее не будет больше предлога оставаться. Дома ее встретит запах свежей краски, стук брошенных на стол ключей и холодильник с одной-единственной пачкой прокисшего молока. В первый вечер она почувствует себя так же, как тогда, вернувшись в квартиру одна без Патрика. После Патрика. Иногда она так и делила свою жизнь: до Патрика, с Патриком и после Патрика. Словно на аккуратные, плотно заполненные секции диаграммы.