Трехручный меч - Юрий Никитин

— Увидимся.

* * *

Равнина медленно и величаво вздымалась красивыми пологимихолмами. И хотя они от основания до макушки в деревьях, солнце пронизываетнасквозь, я видел тяжелые серые валуны у подножья, дважды миновали веселыеручьи, низвергающиеся с самой вершинки вниз, снова я начал ломать голову, чтоза дурная вода, что сперва забирается на гору, чтобы потом сбежать вниз,никогда этого не понимал, но вон целый водопад, крохотная радуга, ветерок донесоблачко мельчайшей водяной пыли…

Птицы перекликаются в ветвях деревьев, выпархивают из кустови даже из-под копыт, красными комочками по деревьям носятся белки. Когда явскинул голову, высоко в небе молодой дракон неумело преследовал стаю гусей,они уворачивались нехотя и лениво, почти не ломая строя, из-за деревьеввыглянул некто огромный и серый, то ли гризли, то ли хозяин леса, но я вскинулправую руку, показывая на торчащую над плечом рукоять меча, заодно демонстрируяглыбы мышц, так и проехали, а дальше попадались только олени, лоси, изюбры исайгаки, да еще разок мелькнули за кустами серые спины крупных кабанов.

Огромные массивные деревья посматривали упорно и злобно,наконец потеряли терпение и начали пытаться оттеснить нас к востоку. Впередивыдвинулась настоящая крепостная стена, дорожка смиренно и вроде бы покорноначала огибать массив, но внезапно озлилась, отыскала в стене щель, а то и самапрогрызла, вломилась, понеслась, пока не поймали и не вернули, виляя хвостомпрошлогодних листьев между огромными, как горы, стволами.

Сразу стало еще прохладнее, воздух повлажнел. В деревьяхчувствуется движение подземных вод, что поднимаются до самой вершинки,охлаждают листочки, а какой листик не удается напоить, тот скрючивается, какчервяк на солнце, засыхает. Земля тоже чуть ли не влажная, копыта не стучат,как было на опушке, а оставляют глубокие следы.

Волк и ворон унеслись на разведку, как объяснили, мне сразустало неуютно. Деревья слишком огромные, кора в трещинах и наростах, веткипокручены ревматизмом, в узлах и наплывах, опускаются чересчур низко, могутголову сорвать, если вдруг вздумаю полихачить. Но, с другой стороны, на душеотлегло: значит, здесь не ходят слоны или носороги, иначе бы обломали.

Конь начал уставать, оглядывался. Я сказал с досадой:

— Привал!.. Вон ручей.

Он кивнул, мол, волк отыщет по запаху, а ворон увидитсверху, если, конечно, расположимся на полянке, а мы расположимся на полянкеобязательно, там светит солнышко, можно лечь в тени и смотреть, как прыгают иблестят в солнечных лучах кузнечики.

* * *

Волка все не было, я расседлал коня, сбросил на землю мешок.Рядом под зелеными листиками блестели округлыми боками ягоды. За годы и годы япривык, что все вещества в том мире, через который я постигал мир, имеют своичетко определенные цвета, например, кислота или яд — зеленые, а лекарство —голубое. Так что это, которое розовое, явно полезно, надо жрать, чтоб цинги нестряслось.

Я сорвал горсточку, начал жевать, ощущая приятныйкисло-сладкий вкус. Над головой захлопали крылья, ворон приземлился неподалеку,отяжелевший, наеденный. Каркнул испуганно:

— Мой лорд, это же волчьи ягоды!

— Да пошел он, — ответил я. — Другие себенайдет… Что вы там искали?

Он посматривал одним глазом, как я пожираю ягоды, их тутвидимо-невидимо, а другого способа овитаминиться нет, прокаркал:

— Дорогу попрямее.

— Нашли?

— Нет, но зато видели впереди избушку Бабы-Яги.

— Объедем, — сказал я поспешно.

— …пещеру лесного тролля…

— Тоже объедем, — сказал я. — У нас делаповажнее.

— Чуть левее будет яма с трехголовым драконом.

— А он может вылезти?

— Вряд ли, — ответил ворон с сомнением вголосе, — но, правда, хватает, как муравьиный лев, всех, кто едет потропке. Когти у него как у спрута Спиридона. Кто знает, что такое спрут?

— Объедем всех, — сообщил я диспозицию. —Незачем растрачивать молодость в непотребных драках с непотребными… Хочешьягод?

Ворон взлетел и пересел на ветку повыше.

— Ни за что! Перья лучше, чем шерсть.

— Как знаешь, — сказал я. — Мне большеостанется. Вообще-то сперва была чешуя, потом из нее получились перья, а изперьев — шерсть. Так что…

Договорить я не успел, в кустах затрещало, на полянкувыметнулся волк. В глазах плясало красное пламя.

— Вот вы где!.. А я вас обыскался! Там впереди широкаярека, придется искать брод. Мой лорд, что вы жрете, как травоядная коза? Это жеяд.

— Все есть яд, и все есть лекарство, — изрекя. — Тем или иным его делает доза и наше отношение. Я вот считаю, что тыпросто пожадничал. Значит, это витамины.

Ворон спросил волка:

— А ты знаешь, что такое спрут?

— Заткнись, пернатое, — буркнул волк. — Тожемне, грамотный, а не линяешь, урод.

На обед у нас был молодой гусь, укатанный в мокрую глину и втаком виде помещенный на угли костра. Глина высохла, спеклась, превратилась вкрасные пластинки черепицы. Когда я выкатил горячий ком и разбил рукоятью,горячие комья осыпались с сухим треском, аромат ударил с такой силой, что волкзахлебнулся слюной и закашлялся, а ворон едва не упал с ветки.

— Запах! — вскричал он восторженно. — Вот эторецепт! Ни капли аромата не пропало! Мой лорд, где вы такое узнали?

— Сам придумал, — пояснил я гордо. — И покаеще никто не сумел повторить по моему рецепту.

Ехали спокойно, до замка Генриха Синезубого еще двое суток,волк рыскал по окрестностям, иногда выскакивал на дорогу, проверяя, здесь лимы, снова вламывался в кусты. Ворон показывался ненадолго, сообщал оразбойниках, о странствующих орках, о заброшенных склепах, скифских курганах,где могут находиться клады, ябедничал насчет отбившихся от стада коров, волктут же бросался проверять, но в целом путешествие идет прекрасно, мы ужевыехали на берег огромной реки, противоположный берег едва виден, волны катятсямедленно, величаво.

Закат великолепен, солнце опускается в воду красиво, полнебаполыхает в пурпуре, расплавленном золоте и раскаленной киновари. Я началоглядываться по сторонам, пора подумать о ночлеге, неплохо бы под густымдеревом поблизости от воды, чтобы хорошенько искупаться на ночь…

Взгляд упал на высокую, почти днепровскую кручу, там черныйобелиск в человеческий рост и, почудилось или в самом деле, возле камня стоит взадумчиво-поэтической позе женщина. Голая. Нет, раз в поэтической позе, то неголая, а обнаженная. Как натурщица, которые голыми не бывают в принципе.

Волк потянул ноздрями воздух, сказал одобрительно:

— Спелую выбрали!