Трехручный меч - Юрий Никитин

Конь шел следом, мы подошли к низкой калитке. Помню, зарюмкой коньячка какой-нибудь идиот начинает жаловаться, что он родился не всвоем времени, а его время — Средние века, что он бы там жил счастливо,почему-то полагая, что если в прошлые века, то обязательно — графом, бароном,герцогом или лордом. Но графьев по одному на десять тысяч, а все остальныеживут вот так: в глиняных мазанках под крышей из соломы, все человечество всвоей массе простые люди, простолюдины, которые трудом своим содержат графов,баронов и прочих лордов, а у самих ни прав, ни человеческой жизни.

Хески толкнул калитку. Дальше просторный двор, колодец, двоезагорелых парней тащат доски на крышу сарая, юная девушка-подросток гонитдлинной хворостиной стайку откормленных гусей. Те шипят и огрызаются, как будтомечтали остаться на воде и на ночь, а без хозяйки ни за что не пришли бы втеплый уютный гусятник. Из коровника донеслось короткое довольное мычание. Вдверях появилась немолодая женщина, в руках ведро с кружевной пенойсвежесдоенного молока.

Увидев нас, она побледнела, ведерко начало выскальзывать изслабеющих пальцев. Хески успел подхватить почти на лету, поставил на скамеечку.

— Мама, — сказал он счастливо, — Гакордвернулся!..

Я стоял дуб дубом, потом заставил себя виновато развестируками. Из дома выскочил парень помоложе, бросился меня обнимать, появилась изниоткуда та юная девчушка, что длинной хворостиной сгоняла гусей, радостная ивизжащая, копия братьев, только в стареньком ветхом платьице, повисла у меня нашее.

Женщина, которая мать некоего исчезнувшего Гакорда, смотрелана меня со счастливыми слезами, наконец опомнилась, сказала слабым голосом:

— У меня поспел обед… Все мойте руки и быстро к столу.Я двинулся в дом, девчонка счастливо верещала и все время вешалась на шею. Кудавсе-таки делся настоящий Га-корд? Тот самый, для которого именно это привычныймир с детства, привычные запахи, привычные краски? Которому все знакомо, всядеревня его знает, как и он знает всех? И даже знает, что на следующий год емубрать в жены Марфушку или Горпинку. Можно, конечно, не только их, но тогдапридется ждать, так как входят в возраст только эти две, а еще через три годадостигнут сразу четыре, хотя те совсем некрасивые, но говорят, что к моментузамужества девушки успевают расцвести и покрасиветь… А что, если он сейчасстоит в растерянности в моей квартире, тупо смотрит на комп и шарит взглядом впоисках молота, чтобы раздробить это дьявольское наваждение?

Я отряхивал одежду, мыл руки, смочил и пригладил торчащиеволосы, а в большую комнату вошел так, как будто ничего там за порогом неслучилось, как будто все там привиделось, пригрезилось, солнце-то жаркое, явсегда жил здесь, а пригрезился не только выдуманный мир большого города с егокомпьютерами, но даже странное поручение от короля насчет его украденнойдочери.

Крупный мужчина вышел из соседней комнаты, я ощутил теплоего взгляда. Он снял фартук столяра, помолчал.

— Так вот ты какой стал, сынок… За эти два года ещебольше покрупнел, возмудел, раздался в плечах. Только глаза все такие же…

— Добрые, — сказала девчонка, — все такие жедобрые!

— Добрые, — вздохнул мужчина. — Ладно,садитесь за стол. Я только сполосну руки.

Я слышал плеск воды за перегородкой. Отец, это отецисчезнувшего Гакорда, ухал и фыркал, словно страшился утонуть в пригоршне воды,а когда появился на пороге освеженный, с чистым лицом, в комнату уже входилиего сыновья, что значит — мои братья.

Заслонка печи стукнула, в спину пахнуло жаром. Матьпоставила на середину стола чугунок с наваристым супом, все чинно ждали, покаразольет по мискам огромным половником, потом смотрели на отца. Тот прошепталблагодарственную молитву, опустил ложку в миску, попробовал, взял щепотку солис блюдечка. Посолил, размешал, попробовал снова, сказал благосклонно:

— Прекрасно, мать!.. Ты готовишь все лучше и лучше.

Он кивнул детям, все разом застучали ложками. Вполголосапереговаривались, в этом доме нет правила: пока я ем — я глух и нем, такое лишьв домах, где из одной миски, там болтливый останется голодным, а здесь можно неспеша, не обжигаясь, переглядываясь с братьями.

Я ел с трудом, никогда еще не ел ничего подобногобезвкусного, где мало соли, совершенно нет перца, аджики, где не знаютлаврового листа и прочих пряностей, которых я и сам не знаю, но от которых едастановится удовольствием. Справа от меня Хески, сильный и крепкий Бифун,старший брат, справа — Говард, так его назвал Хески, Говард моложе меня, адальше Шерт, самый младший. По ту сторону отец и единственная сестра, Исиглаза,красивая, бойкая, смешливая, возможно, даже самая озорная в деревне.

Моя ложка двигалась все медленнее и медленнее. Странно,дико, но я в самом деле ощутил, что я дома, что это моя семья. Там, в прежнейжизни, с этим не повезло: родители развелись рано, я жил то у них по очереди,то у бабушки, потом пошли члены семьи, которых здесь называют отчимами имачехами, а там принято вежливо именовать по имени-отчеству. Мелькали, какдоски в заборе, я вскоре стал путать их лица, но еще в школе с облегчениемузнал, что только у одного на всю огромную школу родители сохранилисьподлинные, а все остальные дети — дети более продвинутых родителей.

И вот сейчас я ощутил, что эта женщина и этот мужчина —настоящие родители этих здоровенных парней и девушки, что дети с ними с моментарождения, что никогда других людей им не приходилось называть родителями. И чтоя… я тоже их сын, а это мои братья… как я всегда хотел, чтобы у меня былибратья! — это моя сестренка, это мой дом, мой мир…

И вот надо сказать этим добрым людям, что я только проездом,поем и покину деревню, больше не увижу их добрые спокойные лица, всегдауверенные, исполненные доброты и ласки.

Мать собрала пустые миски, на столе появились высокиеглиняные чашки с цветочками на боках. Исиглаза выскочила и принесла из подвалабольшой кувшин с охлажденным отваром из яблок, на что мать сказала ласково:спасибо, доченька

Сердце заныло. Мир рыцарей и принцесс тает, кажется всепризрачнее, а вот это — реальность, здесь все добротное, весомое, все можнопотрогать, это мой мир, а за стенами дома — родная деревня, всех здешний Гакордзнает, его все знают, даже за пределами деревни мир все еще не чужой: оттудапоявляются торговцы, странники…

Повеяло холодом. Я поежился, еще не понимая, что такзаледенило кровь. Потом в голову ударило как обухом: король, орки, драконы,колдуны и маги, а также всевозможная нечисть. Они тоже из этого привычногомира. И вот сегодня я столкнулся с неким налоговым инспектором, но сам не далвзятку и не дал ее дать бедным крестьянам. Эти существа — реальность.

— Отец, — сказал я с усилием, — у меня к теберазговор.

Отец испытующе посмотрел в побледневшее лицо, как он считал,родного сына. Кивнул:

— Хорошо. Пойдем ко мне в мастерскую.