Советник президента - Андрей Мальгин

— Понятно. Что еще ему остается говорить. Какие предложения?

— Я думаю, сославшись на возраст, с почетом проводить его на пенсию. Можно даже орден дать. «За заслуги перед Отечеством» какой-нибудь пятой степени.

— Нет, мне это не нравится. Пока он тут, у нас в администрации есть нужная красочка демократическая. Как я понимаю, он весьма авторитетен в кругах наших так называемых демократов.

— Ну в общем да.

— Вот и пусть сидит на своем месте. Насчет необдуманности высказываний еще раз его пропесочь. А если еще что-то вякнет по дурости, тогда предлагаю: обсудим его вопрос в более широком кругу, с участием руководства ФСБ. Его там курирует кто-то персонально?

— Думаю, да, хотя не уверен.

— Ну вот и хорошо. Пусть все будут повнимательней. Нам проблемы сейчас не нужны. Нам нужна широкая поддержка общества, всех его слоев, и из-за какого-то старика, которого тебе вдруг захотелось выгнать, не хочется нарушать сложившееся равновесие.

Президент нажал на телефоне одну единственную кнопку:

— Николай! Тут такое дело. Я тебя прошу в ближайшее время плотно поработать по Игнатию Алексеевичу Присядкину и членам его семьи. Примерно через месячишко мы тут решили собраться с Кузьмой Кузьмичом, будем решать, что делать с этим атавизмом. Договорились? И не спеши, не пугай никого. А то я знаю, как ты можешь взяться за человека. Может, он у нас еще послужит верой и правдой, в принципе ничего не решили пока… А может, и расставаться пора… Короче, решение отложено, а ты подготовься. Идет?.. Ну пока.

— Вот это отлично вы придумали, — осклабился Кускус. — Вы, как всегда, на высоте. Пусть ФСБ с ним поработает. А с Присядкиным я еще раз в мягкой форме поговорю. У нас тут сплоченный коллектив единомышленников, а не дискуссионный клуб.

— Вот именно так ему, Кузьма Кузьмич, и скажи. Именно этими словами. И президент демонстративно повернулся к своему компьютеру, давая понять, что разговор закончен.

Кускус откланялся, закрыл свои папки и уже пошел к дверям, но вдруг обернулся:

— А знаете, почему террористы в Беслане не давали детям воды?

— Почему? — оторвался от компьютера президент.

— В романе Присядкина есть эпизод, где герои — мальчишки — набредают на вагон, в котором сидят подготовленные к высылке чеченские дети. И им там русские солдаты нарочно не дают пить много дней. И они кричат: «Воды! Воды!» Очень сильная сцена…

— Вы что, хотите сказать, что террористы прочли Присядкина, прежде чем захватить школу?

— Ну террористы, может, не прочли, но организаторы точно. У них там его книга вторая по значимости после Корана. Не забудьте, что сам наш… простите, ваш… советник ясно сказал в Германии: то, что делают бандиты в Чечне — это просто зеркальное отражение того, что с чеченцами в сороковые годы делал Сталин. Кстати, бесланские дети — это осетинские дети, а Сталина-то чеченцы считают осетином.

«И широкая грудь осетина», — вспомнил президент стихотворение Мандельштама о Сталине. По сравнению с Кускусом, он обладал более широким культурным кругозором.

— Уж вы мне поверьте, — продолжал Кузьма, уже выходя за дверь. — У меня ребенок в данный момент как раз изучает в школе именно это произведение. Читает, плюясь, а куда денешься…

Президент махнул рукой: иди уж, дескать! А сам подумал: «Надо же так ненавидеть человека! И чего Кускус на него взъелся? Ну при чем тут террористы?»

Потом он набрал номер министра образования:

— Владимир Филиппович! Здравия желаю. Скажите, а что у вас там книга Присядкина входит в школьную программу? Что-что? С этого года перевели во внеклассное чтение?.. Знаете, я бы вам посоветовал со следующего учебного года из внеклассного чтения тоже ее вычеркнуть. Сами понимаете, особенность момента… Да… Да… Вот именно… Успехов.

…Присядкин проснулся весь в холодном поту. Обнаружилось, что в квартире вроде бы никого нет. Сходил умылся, какое-то время бесцельно помотался по комнатам. Заняться было решительно нечем. Машка была, видимо, в школе. Под ногами болталась Жизель, пребывавшая в удивительно игривом настроении. Но возиться с ней у Игнатия не было настроения, и он делал вид, что вообще не замечает собаку. С улицы донесся характерный истерический крик Валентины. Судя по отдельным долетающим до третьего этажа репликам, она лаялась с дворником. Их дому повезло: у них был потомственный дворник-татарин, Ахмет, свято соблюдавший все многовековые традиции московского дворницкого искусства. Их ему в свое время передал отец, а тому — его отец, ну и так далее. Более того, у Ахметки подрастал сын. Семнадцатилетний парень частенько помогал отцу. Например, они на пару расчищали двор после сильных снегопадов. Судьба парня была предопределена: его, конечно же, заберут в армию, а по возвращении он тоже станет дворником, женится на татарке, родит татарчонка и с малых лет будет передавать ему секреты мастерства. Игнатию Ахметка нравился. По христианским праздникам он выносил ему бутылочку. На что Ахмет каждый раз напоминал, что праздники у него свои, татарские, но от бутылочки не отказывался. Хотя, по всем наблюдениям, был непьющим. Возможно, за бутылку он получал от пьяницы Вовки какие-то нужные услуги. По бартеру, так сказать. Валентина, к сожалению, не разделяла благорасположения Игнатия к дворнику. Как я уже говорил, она сама была в прошлом дворником, поэтому считала, что никто, кроме нее, не в состоянии оценить истинное качество работы Ахметки. А качество, по ее мнению, было отвратительным. Ахметка в целях наживы нахватал себе несколько участков и просто физически не справлялся с огромным объемом работы. Валентина без преувеличения часами бродила по двору, по обе стороны дома, и выискивала, где и что Ахметка не успел убрать. Каждый его прокол немедленно становился общественным достоянием. Игнатий с ней не спорил, он давно уже взял за правило никогда не защищать тех, на кого она наезжала. При выборе врагов она пользовалась какой-то своей логикой, для него неясной, и он не стремился ее постичь. Собственное душевное равновесие с возрастом стало ему дороже истины. Вот и в этот раз, слыша доносящиеся с улицы вопли, он и не думал вслушиваться в их смысл. Шаркая, он перемещался из комнаты в комнату, посидел на диване в гостиной, полежал на широкой супружеской кровати в спальне, в кабинете еще раз пересчитал на полках количество своих зарубежных изданий (отечественные его волновали почему-то в меньшей степени), забрел даже в Машкину комнату. И вдруг на письменном столе дочери, среди тетрадей и учебников, его внимание привлек отдельно лежащий лист бумаги. На нем печатными буквами было написано:

Некролог.

Вчера, на 75-м году жизни, после долгой продолжительной болезни скончался известный русский писатель Игнатий Алексеевич Присядкин. За свою долгую творческую жизнь он опубликовал десятки замечательных прозаических и публицистических произведений…

Сначала Присядкин не поверил своим глазам. Перечитал начало еще раз. «Что за чушь! — подумал Присядкин. — Какая неудачная шутка». Но чем дальше он читал, тем больше понимал, что нет, не шутка это никакая. В некрологе скрупулезно перечислялось все, что он написал, все, так сказать, литературное наследие. Не было забыто, что он закончил Литинститут, работал корреспондентом «Литературной газеты» по Сибири, что его чеченская повесть вошла в школьную программу. Приводились многочисленные лестные отклики о его произведениях бесспорных классиков отечественной литературы. Завершался текст так: