Дар Прозерпины - Андрей Дыфо

– Ты добился, чего хотел, у тебя есть золото. Счастлив ли ты? – совсем близко от уха раздался знакомый нервирующий тембр домового Ивана Ивановича.

Максим силился ответить, что ему ничего не надо, только бы спастись, тогда он уж точно начал бы другую жизнь, устроился на завод и даже, может статься, завел бы жену. Только бы выбраться на поверхность! Но, как ни силился, сказать Максим ничего не мог – кругом вода, а дыхание на исходе. Он так и не увидел самого собеседника. Бывший вор посмотрел последний раз наверх, где затухал мерцающий свет, и смирился с неизбежным…

* * *

Пристроившись на огромных ветвях могучего дуба, возле реки сидел Иван Иванович Иванов и что-то записывал настоящим гусиным пером себе в блокнот, который тоже был не совсем обычным, а скорее напоминал стопку старинной бумаги с вензелем в правом верхнем углу. Временами он задумчиво глядел вдаль на дождевую завесу, закрывал глаза, причмокивал губами, снова писал. Иногда поднимался со своего места и комментировал происходящее. «Вот оно! Настоящее бедствие постигло город, все погружается в пучину вод…» Поэтично? Нет, не очень. Может, сначала стоит набросать несколько строк к будущему мифу «О поединке Пифона с Ариохом»? Или лучше «О сражении великого князя Пифона с неразумным Ариохом». Нет, акцент в названии нужен более сильный. Скажем, «О победе великого и благородного князя Пифона над неразумным и своенравным Ариохом». Уже лучше. Кроме того, событие это в исторической перспективе, конечно, более значимое, чем затопление какого-то города, который не являлся столицей не то что великой империи, но даже удельного княжества.

Как раз в это время река поглотила мост. Вода моментально смыла несколько десятков человек и снизу до Пифона донеслись истошные предсмертные крики:

– Помогите! Кто-нибудь! Спасите!

– Тону!

– А-а-а!

– Иван Иванович, спасите, умоляем…

На завале, образованном ларьком, в котором когда-то очень бойко шла торговля мороженым, и упавшим фонарем с зацепившимися деревьями, удалось удержаться небольшой группе граждан. Они изо всех сил умоляли Ивана Ивановича прекратить их муки. Однако мольбы тонущих мало трогали Главного распорядителя. С нежной улыбкой на устах он взирал с дерева на их страдания. Дождь и ветер обходили Иванова стороной и нисколько не мешали его литературным изысканиям.

Тон криков постепенно менялся, и теперь страдальцы посылали ввысь брань и проклятия. Среди прочего Иван Иванович уловил:

– Пропади ты пропадом, Иван Иванович!

– Какой же ты все-таки подлец!

На последнее обвинение он решил ответить.

– Подлец, говоришь? А поработай-ка со всякой швалью с мое? Да и какой из меня подлец, в самом деле? Подлецом можно назвать того, у которого есть, по крайней мере, характер. У меня же он отсутствует. Понял? Эй, ты! Неразумный представитель рода людского! Или ты полагаешь, что у тех, кто не принадлежит к вашему виду, обязательно имеется какой-то характер? Так вот, заруби себе на носу, характер, а значит и возможность быть подлецом, есть только у тех, кто сейчас копошится внизу, типа вас, а другие и без него прекрасно обходятся.

Накатившей волной сорвало еще пару человек, оставшиеся же продолжали посылать брань:

– Будь ты проклят за то, что устроил все это!

Иванов почесал за ухом гусиным пером и бросил вниз:

– Во-первых, я ничего в этом мире не устраивал, так что критика не по адресу. А насчет проклятого… Не тебе, право, кого-то проклинать, червь человеческий. Ты хоть знаешь, что такое быть проклятым?

Снизу ничего не ответили, так как бревно, на котором с трудом держался обидчик Ивана Ивановича, сорвалось, отцепившись от завала, и пустилось, крутясь и бултыхаясь, в свободное плавание, увлекая за собой страдальца. «Ну, вот и хорошо. Нет людей – нет вопросов, как и проблем», – наконец-то спокойно вздохнул Иван Иванович. «Не понимаю, как Нерон мог вдохновляться видом горящего города, когда вокруг столько надоедливых отвлекающих моментов. Как в такой нервозной обстановке можно написать что-то великое? Нет, вынужден признать, совмещать два дела у меня пока не получается. Надо быть либо Главным распорядителем, либо заниматься мифотворчеством. Что ж, приступим к своим прямым обязанностям. Ага, а вот и старина Фрумкин».

Шкаф, на котором, казалось, безмятежно восседал почтальон, лишь иногда бросая взгляды на происходящее, приближался к дубу, в ветвях которого нашел пристанище Иван Иванович. «Везет же некоторым, по воде умеют ходить», – с завистью подумал Пифон и запрыгнул на шкаф, придержавшись за плечо Фрумкина. Шкаф предательски покачнулся, но не перевернулся и выдержал двоих.

– Дорогой мой Лев, ты представляешь, они стали мне дерзить! Нет, ты только представь себе, до чего оскотинились! – Иван Иванович возмущенно жаловался почтальону, будто закадычному другу, на поведение людей, настигнутых стихией. А Фрумкин продолжал сидеть на своем шкафу, свесив ноги в воду, понурив голову и опустив безвольно руки.

– Дружище Фрумкин, я вижу, ты не очень-то рад меня видеть? Или ты на что-то обижен? – осведомился Иван Иванович.

Фрумкин не ответил, поднял голову и печально посмотрел на Иванова. В его затравленном, как у собаки, взгляде читалось: «Отпусти меня, хозяин, не могу больше». Впрочем, Иванов проигнорировал этот взгляд, в данный момент больше занятый собой, чем кем-либо.

– Фрумкин, ты знаешь, что нам на тот, высокий, берег?… Что будем делать? Есть предложения?

Лев вздохнул. Ему было абсолютно все равно.

– В это трудно поверить, но мне тоже порядком надоела эта комедия. Я часто себя спрашиваю, почему Владычица любит такие длинные представления. На мой вкус, пекла вполне хватает. Но ты не волнуйся, развязка уже близка. Вот увидишь. Так! – Иванов оборвал сам себя на полуслове. – Нам на тот берег. Как же перебраться? Что-то не очень охота мне вызывать Мархозия, у него тот еще видок – волк с крыльями грифона и хвостом змеи. Хотя, надо полагать, после жары и потопа вашу публику этим не проймешь. Может, кликнем Раума? Это верный слуга Владычицы, ворон огромных размеров. Может, унесет нас двоих?

Молчишь, Фрумкин? Вот и я не знаю, как нам поступить. Попросить ли Процела, чтобы он воду превратил в землю или заморозил? Однако ж страсть как не люблю холода. Как вы вообще живете в этих широтах, когда зима с сентября по май! Ну? Как быть-то, думай, Глашатай. Некоторые, вон, умеют по воде ходить. А я, веришь или нет, несколько сот лет учился, да все впустую. Правильно говорят, что на роду написано… Вот умею я, например, народ развлекать, командовать отлично получается, обладаю даром убеждения, могу предсказывать, заставлять людей лгать, делать то, чего они не хотят, и не делать то, чего хотят, превращаться в громадного змия, наконец. Не эстетично, конечно, ты же видел, как народ страшится, разбегается, завидев меня в змеином обличье. Ну и что? Мне ведь на вас, людишек, по совести – начхать… Как и на имиджи, рейтинги всякие. И на позиционирование. Ну вот, а если нападут, как по-другому пугануть-то? А бывало, бывало всякое. Иной раз, помню, приду с визитом в город или село какое-нибудь. Глядь, а там меня народец местный, мужички с вилами да дубьем встречают. Ну, так вот, змием, рептилией, значит, обернуться могу запросто, а по воде аки посуху – не могу. Вот напасть-то!.. Ну, не придумал, что делать? А на что тебе голова, мозги?