Лили. Сказка о мести - Роуз Тремейн

кто, как и ты, грешит слишком часто, чтобы заслуживать снисхождение, происходит то, что называется «Проверка воздержанности». Это кара, которую ты обязана понести. Но то, как я ее провожу, – а ты поймешь как, – приблизит тебя к прощению. Это все равно что покаяние. Ты не католичка, но ты ведь знаешь, что такое покаяние?

Лили ничего не ответила. Слева от кровати она заметила ширму и решила, что, видимо, за ней сестра Мод умывается и смотрится в старое посеребренное зеркало, когда расчесывает волосы и надевает сестринский чепец.

– Лили Мортимер, – сказала та, – я задала тебе вопрос. Ты знаешь, что такое покаяние, или нет?

– Знаю, – сказала Лили.

– Хорошо. Тогда начнем. Я делаю это по доброте душевной и ради твоего спасения. Снимай сорочку и ложись на кровать.

– Нет, – сказала Лили.

Сестра Мод подошла к двери и заперла ее, а ключ спрятала.

– Деваться тебе некуда, – сказала она, – но в конце концов ты меня поблагодаришь, потому что это очень действенное наказание, и когда все будет закончено, – то таинство, которое я проведу, – я приму твое покаяние, и душа твоя найдет умиротворение, и жизнь твоя здесь продолжится в послушании.

Прежде чем Лили успела ответить, что ничего не поняла, сестра Мод толкнула ее на узкую кровать. Она задрала ее ночную рубашку и одной рукой придавила девочку к кровати, а другой раздвинула ей ноги и положила ладонь на холмик между ними – на то место, которое, как говорила Нелли Бак, нельзя трогать, кроме тех случаев, когда моешься или подтираешься, место личное и запретное, назначение которого раскроется лишь тогда, когда она станет взрослой и захочет завести детей.

– А сейчас, – сказала сестра Мод, – мы узнаем, сколько в тебе греха.

Когда Лили вернулась в дортуар, было уже поздно, но большинство девочек все еще не спали. Лили тихо забралась в свою кровать, а Верити и Венеция подошли к ней и спросили:

– Что тебе сделала Зверюга?

Зверюга. Так они теперь называли сестру Мод. Все дети согласились, что характер у сестры Мод был как у дикого животного. Собственная жестокость приводила ее в экстаз.

Лили нравились Верити и Венеция, но ей хотелось, чтобы они вернулись в свои кровати и оставили ее в покое. Она не смогла бы рассказать о том, что сделала сестра Мод. Она знала, что те минуты в комнате наверху с окном, смотревшим в небо, придется запереть в той части разума, куда она заглядывает редко, но опасалась, что однажды они как-то выберутся оттуда, как паразиты, что разносят болезни, и ей станет плохо. Она лишь сказала Верити и Венеции, что сестра Мод притворилась кем-то вроде священника и заставила ее покаяться в грехах, а потом эти грехи ей отпустила.

– В каких грехах ты покаялась? – спросила Верити.

– Ни в каких, – сказала Лили. – Она сама их перечислила – что однажды я сбежала из госпиталя Корама и что мать моя – блудница. А сейчас я хочу тишины и поспать.

– Откуда она узнала, что твоя мать была блудницей? – спросила Венеция. – Ты ведь нам говорила, что никто не знает, кто твоя мать.

– Да, – сказала Лили. – Никто и не знает. Сестра Мод вечно врет. Но я больше ничего не хочу рассказывать.

Она лежала в темноте, прислушивалась к звону колоколов в лондонской ночи и пыталась уснуть, но всякий раз, когда сон был уже близко, ее прошибал пот и ей казалось, что все это происходит снова, – тот ужас, который с ней сотворили, – и она сворачивалась клубочком, вцепляясь руками в щиколотки. На ферме «Грачевник» она видела, как то же самое проделывали ежи, которые сворачивались в шар, чтобы оградиться от опасности, словно думали, что в таком виде их примут за колючие плоды каштана или упавшее птичье гнездо и что так они защитят себя от мучений. Но, даже сжавшись в комок, она не чувствовала облегчения. Казалось, будто стыд превратился в нечто текучее и отравил ее кровь, и она не знала, сможет ли когда-нибудь от этого очиститься.

Чтобы отвлечься, Лили снова стала представлять, как уезжает в Шотландию. Она силилась услышать, как ветер шумит в кронах дубов и с каким звуком волны озера мягко набегают на галечный бережок. Она представила, как золотистые орлы летают над лесом, их широко раскинутые крылья едва не задевают окно в ее комнате под крышей башни, а крики их похожи на зов ребенка, который потерялся, а потом был найден. Затем она представила леди Элизабет: как та сидит в сводчатой комнате у весело пылающего очага и протягивает ей деликатесы на серебряном блюде – засахаренные сливы или лесной орех в шоколадной глазури. И подумала: «Вот где я хотела бы оказаться, и чтобы все ужасы Корама остались в прошлом». Но потом она вспомнила о письме со сломанной печатью. Оно пропало, и единственной, кто знал, о чем в нем говорилось, была, по всей видимости, сестра Мод – Зверюга. Но если одной лишь сестре Мод было известно его содержание, то знание это вне досягаемости. Ибо Лили решила, что больше никогда и ни за что не скажет сестре Мод ни слова и всякий раз, когда та будет встречаться на ее пути, она станет вдавливать себе в глаза кулаки.

Травиата

Белль Чаровилл прибывает на Ле-Бон-стрит в фиакре. Не желая выходить на грязную дорогу, Белль отправляет кучера за Лили в подвал.

Тот спускается и стучит в дверь Лили. Юная персона, которая открывает ему, одета в изумительное алое платье, расшитое серебристым кружевом, и блестящие завитки волос ниспадают с ее головы, и кучер, успевший за свою жизнь повидать немало красавиц, тотчас сражен ею – хрупкостью, проглядывающей в ней, несмотря на то что держится она гордо, и милой учтивостью, с которой она его встречает.

Ему думается, что девушка перед ним нуждается в защитнике. Он протягивает ей руку, чтобы помочь подняться по ступеням к ожидающему экипажу.

Когда Белль видит Лили, она взрывается фонтаном просторечных словечек.

– Помилуй бог! – восклицает она. – Мне это платье никогда не шло, но ты преобразилась, Лили! Ты метаморфизировала – или как там правильно говорится! Весь Хеймаркет[10] падет к твоим ногам – и пусть поцелуют меня в зад, если этого не сделают. Давай залезай, мисс Мортимер, и поедем-ка в оперу.

В экипаже Белль пристально разглядывает Лили. Она наклоняется и легонько целует Лили в щеку, оставляя крошечный след ярко-розовой помады там, куда ниспадают каштановые завитки, и говорит:

– До сего момента я не