Лили. Сказка о мести - Роуз Тремейн

Никто с ней не разговаривал. Ардитти увел Белль знакомиться с певцами, а Лили нашла себе укромное местечко в зале и стояла, прислонившись к пальме в кадке. Она наблюдала за официантами, кружившими по комнате с бутылками шампанского и серебряными подносами, на которых лежали бисквиты с паштетом из дрозда – а может, и не из дрозда. Она смотрела, как к официантам тянут руки и бокалы, которые им надлежало наполнять. Она гадала, покинули ли рыдания мягкие, пышные и увешанные драгоценностями белые груди женщин, или же они могут возвратиться – на сей раз не из-за сюжета, а потому, что все закончилось и завтра этих дам ждет обыденная жизнь, наполненная спешкой, беспокойством и неверностью мужчин.

Но тут внезапно рядом с ней возникла певица, которая сыграла Виолетту, уже не в парике для смертного одра, но с собственною шевелюрой, дополненной завитками, весьма похожими на те, что были на Лили. Она оказалась полной и улыбчивой, и Лили подумала: «Смерть для нее нечто далекое, и ей неведомо, что петля виселицы приближается ко мне».

– Моя дорогая! – сказала Виолетта. – Как вы юны! Мне сказали, что это вы сделали мой замечательный парик для третьего акта. Я никогда не видела такой искусной работы.

– О-о, – сказала Лили, – но ведь парик – это ничто. Лишь пение… и тот момент, когда Альфредо возвращается…

– Он вас растрогал?

– Да! Я этого не забуду. Никогда.

– Честно? Ведь именно к этому мы и стремимся – сыграть то, что надолго останется в человеческих сердцах. Мир бывает так жесток. Правда ведь? И мы стараемся отвлечь зрителей от этого хотя бы ненадолго. Но позвольте мне выпить за вас – за ваше мастерство. Скажите, как вас зовут.

– Лили Мортимер.

Виолетта подняла бокал.

– За вас, Лили Мортимер. И за упорство. Я знаю, что изготовление париков – это трудоемкое занятие, и оно требует бескрайнего терпения.

Она выпила, и Лили тоже выпила. Вкус у шампанского был восхитительный, и ей повело голову, и она почувствовала, всего лишь на мгновение, что ее выделили из толпы. Но вскоре другие гости принялись наседать на Виолетту, и ее увлекли прочь, знакомя то с одним, то с другим, потому что она была звездой вечера, а Лили была никем, просто девушкой, которая всю жизнь училась орудовать иголкой и выглядела почти красавицей в алом платье с чужого плеча.

Лили закрывает глаза. Тихая комната все еще кружится, но это чувство не назвать неприятным – скорее непривычным. Лили закрадывается мысль, что эта ночь, во всей своей чудесности, по-прежнему не совершенна. И она знает, чего хочет. Ей хочется, чтобы ее «Альфредо», тот, кто «охраняет ее жизнь», пришел и заключил ее в объятия. Она задумывается, что, если он сейчас на ночном дежурстве, то, может быть, пройдет мимо ее окна, и увидит, что у нее горит свет, и сойдет по ступеням вниз, и увидит ее, лежащую там в красном шелковом платье, и решится зайти к ней и сказать: «Лили, я знаю, что мне не следует испытывать те чувства, которые я испытываю, но я ничего не могу с этим поделать. Я знаю, что понесу кару за свой грех, но я хочу стать вашим любовником».

Но он, конечно, не приходит. Приходит сон. И за ним наступает холодный рассвет, и звуки Лондона снова пронзают закопченный воздух.

Тряпичная кукла

Лили часто воображала себе Шотландию и замок леди Элизабет рядом с лесом и озером. В этой фантазии всегда присутствовал чудесный аромат горящих яблоневых дров, ибо она ожидала их там увидеть: сладко пахнущие ветви, нарубленные в саду, серые из-за лишайника, что пламенеют в огне вулкана за решеткой большого камина, сложенного из камней. Переходя из комнаты в комнату, где бледное солнце отбрасывало квадратики света на натертые полы и горели камины, она бы останавливалась и садилась возле очага, чтобы погреться и посмотреть, как веточка в огне ломается и рассыпается в золу с тихим виноватым треском.

Она никогда не видела замка, никогда не бывала в Шотландии. Это красивое место сложилось в ее детском воображении после того, как ей показали ту мрачную гравюру. Она надеялась, что письмо все-таки придет, – еще одно письмо взамен потерянного, – но время шло, а от ее благодетельницы не было ни слова.

Ответа на вопрос, куда подевалось то письмо, она так и не получила. Несмотря на уверенность Лили в том, что единственной, кто прочитал письмо, была сестра Мод, она отказывалась доставлять Мод удовольствие расспросами о том, чем не желала ни с кем делиться. И она стала представлять себе, что Мод разорвала письмо на клочки и бросила их в огонь и что сургуч в огне расплавился до черных капель.

Но однажды ее вызвали к себе попечители, и ее привели в просторную холодную комнату и велели сесть на низенькую вышитую табуретку, которая шаталась и напомнила Лили кривую табуретку для доения, на какой она сидела, когда помогала Перкину Баку в коровнике на ферме «Грачевник».

Перед ней в кресле с высокой спинкой сидел глубокий старик. Его звали судья Кантрелл. Лили подняла на него взгляд, и ей показалось, что она видит доброту, которая кроется между морщинами и складками на его лице. Он курил сигару, которая уже истлела до маленького круглого окурка и, по мнению Лили, вот-вот могла поджечь волосы у него в ноздрях. Она хотела предупредить его, но в этот момент он затараторил так быстро, словно участвовал в состязании, где проверялось, сколько слов можно вместить в одно мгновение.

Лили следила за горением сигары и носом судьи, удивлялась тому, как этот древний человек умудряется курить и тараторить одновременно, и вместе с тем пыталась вникнуть в то, что он ей говорит. Она гадала, правильно ли понимает, что ему поручили сообщить ей: леди Элизабет Мортимер передумала и не увезет ее к себе в чудесный шотландский замок. Леди Элизабет Мортимер приносит извинения, сказал судья, и очень сожалеет, что ей пришлось нарушить обещание, но прежний план отменяется. Она прислала подарок на память – тряпичную куклу в тартановом наряде. Она надеется, что это будет неким утешением.

Судья наконец замолк и опустил взгляд на Лили, сидевшую на шатающейся табуретке.

– Ты все поняла? – спросил он.

– Нет, – ответила Лили. – Она ведь сказала, что я смогу там жить. Что у меня будет своя круглая комната с тремя окнами, которые выходят на разные стороны замка.