Счастливая жизнь для осиротевших носочков - Мари Варей

за своей одеждой. Не пойдешь же ты домой полуголая!

– Ноги моей не будет в этой паршивой забегаловке.

– Тогда я схожу. Ты только скажи, где лежат твои вещи, – вздохнула я.

Скарлет колебалась – видимо, пыталась решить, не обесценится ли ее поступок, если она отправит меня за своими вещами. Однако материальный аспект никто не отменял. Следуя инструкциям Скарлетт, я забрала из служебного шкафчика ее одежду и сумочку и, пользуясь случаем, предупредила маму с Эшли, что ужин отменяется. Мама была вне себя.

– Скарлетт снова умудрилась все испортить! А я так хотела яблочный пирог!

– Давайте мы с вами съедим десерт, а потом я отвезу вас домой, – любезно предложила Эшли, обращаясь к маме. – Я не тороплюсь.

Через десять минут мы со Скарлетт сидели в машине с работающей на полную мощность печкой.

– Мама домой не идет? – спросила Скарлетт.

– Эшли ее отвезет.

Потом произошло кое-что из ряда вон выходящее: Скарлетт разрыдалась. Я похолодела, увидев, что она потеряла самообладание, потому что с ней этого никогда не случалось. Я почувствовала прилив ненависти к Бобу – за то, что он унизил мою младшую сестру. Я обняла ее и как в детстве укачивала из стороны в сторону, пока она не успокоилась.

Я никогда не забуду, что Скарлетт тогда сказала. Она машинально потирала руки, держа перед печкой, губы у нее посинели от холода, макияж потек.

– Можешь мне кое-что пообещать, Алиса?

– Конечно.

– Однажды я стану звездой, но даже если ради этого мне придется вкалывать следующие двадцать или тридцать лет, все вокруг будут думать, что успех пришел ко мне в одночасье. Меня тошнит при мысли об этом. Репортеры будут говорить, что песня случайно стала хитом. Все, кто сейчас смотрит на меня свысока, будут говорить «Ей просто повезло» и прочую чушь, которую несут люди, которые ничего не делают. Но ты… Я хочу, чтобы ты помнила, что поначалу у меня не было ничего, кроме таланта и воли. Я хочу, чтобы хотя бы один человек в мире знал, что я пережила. Не забывай все те годы, когда я вкалывала днями и ночами, когда рисковала, когда жертвовала учебой и здоровьем… Не забывай все те годы, когда я двигалась от неудачи к неудаче и когда мне приходилось терпеть взгляды тех, кто, как Эшли и мама, считал меня неудачницей и дурой. Обещай, что не забудешь?

В ответ я попыталась убедить Скарлетт в том, что Эшли ее не осуждает и что мама никогда не думала, что она неудачница. Однако я по сей день помню ее неподвижный взгляд, помню каждое ее слово, словно в глубине души я осознавала их важность. Знаешь, что самое забавное, Брюс? Что все происходит именно так, как Скарлетт говорила.

* * *

Вздрогнув, просыпаюсь. Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, где я. Сквозь прозрачную ткань палатки, усеянную каплями, вижу над головой корявые ветки дуба. Светло. Я и сама не заметила, как вчера заснула… Смотрю на экран телефона. Двенадцать минут девятого! До завтрака остается всего восемнадцать минут.

Торопливо встаю, дергаю вниз молнию на входе в палатку, которая как назло застревает, и прыгаю в душ. Потом поспешно натягиваю джинсы, черную шерстяную водолазку и пару конверсов. О том, чтобы надеть в этих суровых джунглях костюм, и речи быть не может. Завязываю волосы в хвостик и чуть не ломаю шею, когда на всей скорости спускаюсь с дерева. При дневном свете лес пугает куда меньше, чем вчера, но у меня нет времени думать о пейзажах. Запыхавшись, врываюсь в зал для завтрака. За одним из столов тихо беседуют несколько человек, но никого из «ЭверДрима» среди них нет.

Мимо проходит женщина с подносом, за которым тянется шлейф из запаха кофе и горячей выпечки. На женщине средневековый головной убор и длинное платье. «Гвиневра» – гласит бейджик, красующийся у нее на груди.

– Ваших коллег еще нет, но можете сесть вон за тот столик в конце зала, – с приветливой улыбкой говорит Гвиневра. Осторожно сажусь за деревянный стол, на который она указала, возле огромного каменного камина, в котором громко потрескивает огонь.

С тревогой смотрю на экран телефона. 8:37. Я опоздала на семь минут, это больше, чем все мои опоздания за последние четыре года вместе взятые. Однако мир не рухнул. Взмах крыльев бабочки не всегда приводит к катастрофическим последствием. По крайней мере, сегодня не привел.

Крис садится напротив меня, он выглядит уставшим. Интересно, как на него действует цифровая детоксикация?

– Привет, Алиса. Как спала?

– Замечательно, – вырывается у меня. – Я проспала двенадцать часов.

Стоит мне произнести эти слова, как я понимаю, что именно они значат. Я спала как младенец. Двенадцать часов подряд. Без снотворного, без кошмаров. Такого не было пять лет. Чувствую, как губы расплываются в улыбке.

– Привет, – говорит Джереми, выдвигая стул. – Все хорошо, Алиса? Сегодня утром ты выглядишь… такой расслабленной.

Он кажется удивленным. Не знаю, говорит ли он про мою улыбку, отдохнувший вид или джинсы с конверсами, но на всякий случай придаю лицу нейтральное выражение. Крис разражается смехом.

– Это заслуга единения с природой!

– Я проспала тридцать секунд, – говорит Виктуар, рухнув на стул, – и мне приснилось, что белые ходоки из «Игры престолов» меня расчленили. Теперь я выгляжу так, будто на голове у меня дохлый осьминог.

Не могу уловить связь между «Игрой престолов» и осьминогом, но у Виктуар под глазами и правда темные круги, а ее многочисленные косички, обычно аккуратно собранные на макушке, уныло свисают по обе стороны от лица.

– А я проспал восемнадцать секунд, – добавляет Реда, который появился одновременно с ней. – Звери снаружи издавали ужасающие звуки. Жуть просто.

– Да, пузыри – это жуть, – подтверждает Виктуар.

– Звери? Ты про сов? – с полуулыбкой предполагает Джереми.

Гвиневра прерывает эту дискуссию, ставя на стол кофейник, чайник и корзинку с горячими круассанами, аппетитный запах которых немного снижает недовольство моих коллег.

– Кто-нибудь хочет блинчиков? – спрашивает Гвиневра. – Мы печем их только по требованию.

– Конечно, мы хотим блинчики! – восклицает Крис, энтузиазм которого, похоже, ничуть не поубавился.

– А ты хорошо спал, Крис?

– Просто прекрасно, – отвечает он. – Ни тебе социальных сетей, ни электронной почты, ни Интернета… Шикарное ощущение!

Его голосу недостает убедительности, и я сдерживаю улыбку. Завтрак превосходен, и я с нескрываемым удовольствием проглатываю в три раза больше блинчиков с джемом, чем теоретически может вместить мой желудок. Подняв голову, ловлю на себе удивленный взгляд Джереми.

– Неужели французские блинчики вкуснее американских панкейков? – спрашивает он.

Вспоминаю панкейки, которые папа иногда готовил по воскресеньям на завтрак. Вспоминаю шипение масла, скользящего по сковороде, сладкий запах теста, которое папа неудачно пытался вылить в форме сердечек, отчего мы с сестрой смеялись. Папины панкейки были легкими, как облачко, и золотистыми, как солнце. А еще они были пропитаны кленовым сиропом, он стекал у нас по подбородкам. Ничему никогда не сравниться со вкусом детства, которое уже не вернется.

– Это другое, – с легкой грустью говорю я, отводя взгляд.

В десять часов мы, согласно расписанию, направляемся в конференц-зал, где некогда располагалась арсенальная. Между двумя блестящими доспехами (у одних в руках меч, у других – утыканная гвоздями дубинка) висит ультрасовременный экран, а рядом со ржавым приспособлением для пыток, под которым висит табличка: «Головная дробилка, XXI век», – проектор.

– Как думаешь, это аллегория мира бизнеса или Крис на что-то намекает? – шепотом спрашивает у меня Реда, пока гипнотизирую взглядом дробилку, пытаясь понять, как она работает.

– Средневековый ЭКО-лодж для бизнес-тренингов – это поистине гениально! – с восхищением говорит Крис.

Несмотря на нетипичную обстановку, комплектация здесь самая что ни на есть типичная: кофейник, вода и пластиковые стаканчики посреди стола, блокнот с карандашом по краям перед каждым стулом. В углу комнаты стоит картонный флипчарт. Нельзя не признать, что все неплохо продумано.[2]

Следующие пять минут Крис пытается настроить проектор, чтобы показать презентацию, которая у него на ноутбуке.

– Садитесь! – торжественно произносит он, когда мы уже минут пять как расселись. – Мы собрались сегодня здесь, чтобы обсудить будущее «ЭверДрим». Уже сейчас я с превеликим удовольствием объявляю: приложение официально готово! Отныне осиротевшие носочки будут воссоединены! Благодаря нам удастся сэкономить несколько миллионов евро на текстильных отходах! – Все аплодируют этой прекрасной