"Братская могила экипажа". Самоходки в операции "Багратион" - Владимир Першанин

Самоходка открыла огонь по дороге, подожгла грузовик и разбила гусеницы у тягача. На холм взбирались остальные самоходки полка. Остановились на несколько минут, поджидая танки и пехоту.

Тюльков озабоченно осмотрел машину, глянул на горящий внизу «насхорн», развороченный бронетранспортер и мотоцикл.

– Повоевали, значит? А где машина Бакулина?

– Вон за теми деревьями догорает, – ответил лейтенант, вытирая рукавом копоть с лица.

– А комбат Бакулин?

– Погиб. Перед этим бронетранспортер раздолбал и двух гранатометчиков застрелил. Заряжающий из его экипажа лучше расскажет.

Младший сержант с трофейным автоматом протянул подполковнику стопку документов, ордена и «браунинг» Бакулина.

– Товарищ капитан как герой погиб, – докладывал младший сержант. – Когда нашего «фердинанда» подбили, мы с ним вдвоем спаслись. А тут мотоциклисты с гранатометами. Двоих товарищ капитан ухлопал, и ребята из экипажа помогли.

– Неплохо повоевали, – сказал Тюльков. – «Носорога» ты уделал, Сергей?

– Весь экипаж действовал. Три снаряда в него засадили. Жаль, что второй ушел.

– Все ясно. Принимай батарею.

– Есть принять батарею. Только в ней одна машина осталась.

– Воюй. Позже получишь пополнение.

Бой за село Ольховники шел до вечера. На отвоеванном Бакулиным и Морохой холме установили гаубицы. Тяжелые снаряды разламывали доты, бункеры, орудийные капониры.

Хотя самоходка Сергея Морохи считалась батареей, ее временно закрепили за Карелиным. Начштаба Банников в полушутку заметил:

– Будет временно твоим помощником по разведке. Толковый парень.

Судьба снова уберегла Пашу Карелина. Снаряд противотанковой пушки в бою под селом Ольховники разорвал гусеницу и выбил два колеса, в том числе ведущее.

До 75-миллиметровой «гадюки» оставалось всего метров сто двадцать. Экипаж видел, как быстро и слаженно работал немецкий расчет, загоняя очередной снаряд и готовясь к новому выстрелу, который наверняка добьет остановившуюся машину.

И ударит он не в гусеницу, а точно в корпус или рубку, кромсая раскаленной болванкой тонкую броню и тела экипажа. Эти секунды отпечатались в памяти навсегда. Как выдергивал из зажимов автомат заряжающий Федор Слобода, а сам Павел, застыв у орудия, ждал, что механик Хижняк сумеет повернуть «самоходку» на одной гусенице стволом к немецкой пушке.

Но двигатель от сильного удара заглох, звенел стартер, и бухало сердце, ожидая самого худшего. Выручил Зиновий Жердев, командир «сушки», недавно назначенный в батарею Карелина. Врезал точно в цель фугасным снарядом, который пробил в двойном щите дырку и рванул на вылете.

Из расчета «гадюки» остались в живых лишь заряжающий и подносчик боеприпасов, таскавший увесистые ящики с остроносыми снарядами. Остальные лежали возле разбитой пушки, кто без рук, кто разорванный пополам.

Федор выпустил целый диск вслед убегавшим артиллеристам, но в горячке не попал. А Хижняк стоял на корточках и смотрел, как стекает вниз горячее от удара масло. Теперь ремонт не меньше чем на день, а то и на два.

Наводчик Федосеев не скрывал удовлетворения. Машина подбита, а все они уцелели. На это обратил внимание даже подошедший командир полка Тюльков.

– Чего лыбишься? Выпить и отдохнуть не терпится?

– Рад, что товарищи уцелели, а железяку отремонтируем, – улыбался во весь рот наводчик, который уже не раз попадал под немецкие снаряды.

– Ну-ну – только и ответил подполковник.

Таял в боях полк. Кроме сгоревшей машины капитана Бакулина в бою за Ольховники получили сильные повреждения три самоходки. Погибли четверо ребят из экипажей и восемь десантников. Это не считая раненых и контуженых, отправленных в санбат.

В строю остались десять машин и три комбата. На уцелевшие «сушки» смотреть жалко. Подбитые осколками, закопченные, некоторые с пробоинами и неполными экипажами. Снова надо тасовать людей, подбирать командиров, наводчиков, заряжающих.

Механиков меньше гибнет. Это расчеты наверху как на ладони. И снаряды, и осколки им достаются, а нередко и точная очередь из пулемета. Впрочем, и механикам не позавидуешь, особенно когда вспыхивает машина, а люк заклинило, или сил нет выбраться. Заживо сгорают механики, как случилось в экипаже Бакулина.

Начальник отдела из штаба корпуса, прибывший в село, оглядел шеренгу военнопленных, человек двести с лишним. Перебили бы их в бою, если бы не приказ сверху – при любой возможности брать врага в плен.

Полковник Сергей Орлов, командир стрелкового полка, не скрывал удовлетворения. Доложил, что полторы сотни фрицев при освобождении села убиты.

– Две тяжелых самоходки типа «насхорн» сожжены, пять противотанковых пушек…

– Твои орлы, что ли, «носорогов» сожгли? – внезапно обернулся к оживленному командиру полка начальник отдела, тоже полковник, только возрастом старше.

– Нет… но воевали-то вместе.

– А если не твои, то и нечего хвалиться.

Орлов обиженно примолк, а полковник в упор уставился на немецкого оберста, уже в годах, лет под пятьдесят, но подтянутого и смотревшего с деланным равнодушием поверх голов русских офицеров.

– Должность, имя? – спросил переводчик.

Оказалось, что заместитель командира моторизованной дивизии.

– Жив ли командир дивизии и где он находится?

– Погиб при прорыве из окружения. Тело находится среди обломков штабной машины, в километре от деревни по направлению на Минск.

– Пошлите толкового офицера, – обратился начальник отдела к Орлову. – Пусть захватят кого-нибудь из фрицев и привезут тело генерала сюда. Его необходимо опознать.

– И если можно, – козырнул оберст, – то дайте приказ достойно похоронить генерала. Он воюет с тридцать девятого года и всегда был примером для подчиненных.

Эту фразу оберст произнес на русском языке с довольно сильным акцентом. Уловив вопрос, откуда он знает русский язык, заместитель командира дивизии пояснил:

– В прошлую войну я пробыл в России два года в плену. И вот снова плен…

– Если мы обнаружим в селе тела расстрелянных мирных жителей, вы будете отвечать наравне с исполнителями. Вас будет судить военный трибунал.

– И что мне грозит?

– Военных преступников обычно вешают. Вы что-то можете пояснить по этому вопросу? Имели ли место казни мирных жителей.

– Нет. Мне об этом ничего не известно.

Однако несмотря на внешнее спокойствие, оберст побледнел и с усилием выдавил:

– Люди могли погибнуть случайно… во время боя.

– Мы разберемся.