Мир на краю бездны. От глобального кризиса к мировой войне. 1929-1941 годы - Александр Шубин

Шлейхер понимал, что выйти из кризиса невозможно без широких социальных реформ. Но для этого необходимо было создать дееспособное реформаторское правительство.

Рост крайних фракций в парламенте приводила к параличу системы парламентского лоббирования, когда противостоящие фракции уравновешивают друг друга. Теперь их противостояние и непримиримость парализовали власть, не давали провести необходимые преобразования. Брюнинг стал добиваться введения чрезвычайного положения от восьмидесятичетырехлетнего президента — фельдмаршала Пауля Гинденбурга. Ради чего? Ради той же политики экономии. Авторитарное решение в этих условиях лишь подливало масла в огонь — веймарская государственная конструкция отрывалась от корней гражданского общества, которое не могло поддержать такую политику. Правление с помощью декретов, составленных Брюнингом и подписанных Гинденбургом, вызвала «совершенное исключение рейхстага из политики и слияние законодательной и исполнительной власти. Теперь престарелый маршал первой мировой войны, президент Пауль Гинденбург остался единственной опорой республики»[204]. Но, несмотря на атрофию парламентаризма при Брюнинге, фактор парламентского большинства оказался решающим в дальнейшей политической борьбе — как признак эволюционности перемен, как гарантия законности происходящего, успокаивавшая засыпающие институты гражданского общества, которые также все еще были опорой республики. Понимая это, Гитлер тщательно соблюдал конституционные правила, пока не получил возможность нанести решающий удар и по гражданскому обществу, и по конституции.

Политика Брюнинга создавала тепличные условия для роста нацизма. В условиях кризиса он по-гуверовски уклонялся от реформ. Предел политической фантазии Брюнинга заключался в том, чтобы «добиться мирным путем реставрации монархии. На этом строилась моя политическая стратегия»[205]. Брюнингу и в голову не могло прийти, что может быть что-то политически более важное, чем борьба монархистов и республиканцев.

Некоторые успехи Брюнинга во внешней политике были следствием обстоятельств и также не могли существенно улучшить ситуацию. После подписания плана Юнга французы эвакуировались из рейнской зоны в июне 1930 г. Зона по условиям Версальского договора оставалась демилитаризованной, что ограничивало германский суверенитет над ней. 30 июня 1931 президент США Гувер объявил мораторий на выплаты долгов Америке, что обеспечило Германии небольшую финансовую передышку, но не улучшило экономическую конъюнктуру. Углублению кризиса способствовала и финансовая политика Брюнинга: «Тщательнейшим образом выполняя план Юнга и не принимая никаких мер по оздоровлению экономики, он намеревался вызвать „кризис осознания“. И таким образом побудить мир, т. е. Францию, Англию и США отказаться от взимания репараций»[206], — считает К. Линденберг.

Мнение о сознательном провоцировании кризиса Брюнингом оспаривает О. Ю. Панков: «Главной задачей Брюнинга было смягчить, насколько это возможно, последствия кризиса 1929 г., чтобы содействовать таким образом стабилизации политической ситуации. Сделал он немало: не стремясь к сбалансированному бюджету (это было бы утопией в тогдашней ситуации), он увеличил пособия по безработице на 6,5 %, сократил жалованье и пенсии государственным служащим, сократил дотации землям и общинам, несмотря на сопротивление сохранил налог на холостых, увеличил помощь ремесленникам и крестьянам»[207]. Эта апологетика «канцлера-голода» звучит как черный юмор. Сокращение зарплат, пенсий и дотаций как средство борьбы с Великой депрессией — это подливание керосина в огонь. Рассуждения о помощи крестьянам и готовности на инфляцию резко контрастирует с мнением французского посла Ф. Понсе, который более точно охарактеризовал ситуацию: «Канцлер сознательно обратился к дефляции. Он урезает оклады, пенсии, чем вызывает неудовлетворение рабочих, служащих, пенсионеров. Он ввел контроль за ценами, который раздражает крестьян, контроль за банками, который злит финансистов, он ненавистен промышленности, так как потребовал снижения цен на сырье, установленных картелями. Все его ненавидят, даже социал-демократы не скрывают, что держатся за него, исключительно по причине того, что боятся худшего»[208].

Был ли у Брюнинга план «чем хуже, тем лучше», или он просто придерживался либеральных экономических догм — результат одинаков. Проводилась «гуверовская» политика сохранения условий, которые привели к кризису.

Позднее Брюнинг считал, что его политика пала жертвой изощренной и демагогической агитации противников: «Современная техника пропаганды является более разрушительной, чем какое-либо оружие. Она препятствует осуществлению и конструктивных решений, это опасная тенденция развития в условиях современной массовой демократии»[209]. Но в эпоху масс манипулирование информацией дает результат лишь в том случае, если массы сталкиваются с неблагополучием своей жизни. А недальновидной социально-экономической политике не может помочь и самая изощренная пропаганда.

Положение республики стало критическим в связи с президентскими выборами. Президент был стар, но, как казалось, предсказуем хотя бы в силу своего консерватизма. Он был бы не прочь оказаться последним президентом и восстановить монархию Гогенцоллернов, но в условиях кризиса это могло бы объединить всех демократов и вызвать революцию. Поэтому президент все же решился выйти на выборы, сплотив вокруг себя «партию власти» и левых. Конечно, не легко было убедить социал-демократов поддержать президента, которого они считали реакционером. Нужно было «пугало», чтобы Гинденбург оказался меньшим из зол. Обычная в таких случаях предвыборная тактика. Гитлер оказался как нельзя более кстати. 25 февраля 1932 г. он наконец получил германское гражданство (правда, благодаря не президенту, а региональным властям Брауншвейга, где нацист стал министром внутренних дел).

В связи с тем, что между националистами Гинденбургом и Гитлером различие было лишь в степени радикальности, коалиции вокруг двух кандидатов складывались хаотически. Если за Гинденбурга выступали консерваторы, либералы и социал-демократы, то за Гитлера, помимо НСДАП — разношерстная коалиция правых радикалов. Подобно Рузвельту, Гитлер лучше своих конкурентов использовал технические новшества — самолет и радио. С их помощью он сумел «постучать в каждый дом». Мещанская Германия смотрела на Гитлера с симпатией. Имидж фюрера того времени хорошо передает мнение министра обороны Гренера о Гитлере: «Производит приятное впечатление, скромный, достойный человек, который стремится к лучшему. По поведению типичный педант, стремящийся к самообразованию… Гитлер имеет хорошие цели и намерения, однако он энтузиаст, пылкий и многосторонний»[210]. Но если для военных Гитлер был вполне приемлемым политиком, то для либеральных и социал-демократических кругов наступление нацистов было достаточным основанием для поддержки Гинденбурга.