Пока Париж спал - Рут Дрюар

– Verdammt noch mal was machst du da? – Бош хмуро смотрит на него. – Что ты здесь забыть? Это туалет только для немцев! Raus!

Ребенок издает крик.

– Это еще что? – Лицо боша становится еще мрачнее.

Жан-Люк действует быстро. Он убирает правую руку от свертка, бросается вперед и выхватывает пистолет из открытой кобуры солдата. Это оказывается проще, чем он мог себе представить. Он шевелит рукой, чтобы крепче ухватить оружие. Он впервые держит в руках пистолет, и ему приходится потратить несколько секунд, чтобы найти курок. Когда он находит его, то кладет на него палец, стараясь случайно не спустить его. Еще рано. Он наводит пистолет на немца, прижимая левой рукой ребенка к груди.

Бош бледнеет.

– Dafür konntest du erschossen werden! Тебя за это расстреляют!

Жан-Люк не двигается.

– Снимай одежду.

– Что?

Он приставляет пистолет ко лбу солдата.

– Снимай свою одежду! Schnell!

Пока солдат снимает с себя униформу, плач ребенка становится все громче. Жан-Люк не должен отвлекаться на него. Следующие несколько минут решающие. Направив пистолет на своего пленника, он приближается к раковинам. Он достает ребенка и кладет его в раковину. Плач ребенка становится исступленным, когда он теряет человеческий контакт.

Жан-Люку приходится игнорировать плач, пока он обеими руками хватается за пистолет. Время принимать решение. Снаружи доносятся новые выстрелы. Должно быть, они уже ищут его. Надо действовать быстро. Палец на курке дрожит, а сердце бешено колотится в ожидании неизбежного. Лучше всего не оставлять свидетелей. Но сперва ему нужна его униформа, и он не хочет испачкать ее кровью.

Вскоре униформа лежит у ног солдата, а сам бош дрожит, стоя в одном нижнем белье.

– Не убивай меня. Я дам тебе время убегать.

Жан-Люк пристально смотрит на него, рассматривает его щуплое бледное тело и тощие руки. Он не старше его самого, а может и младше. Еще совсем мальчишка. Снова раздаются выстрелы. Плач ребенка режет ему слух. Нервы Жан-Люка на пределе. Он не может принять решение в такой обстановке.

– Ребенок хочет есть, – шепчет солдат. – Я могу принести тебе молоко.

– Заткнись! Как мне выбраться отсюда? – Жан-Люк снова приставляет оружие к его лбу.

– Дверь, задняя часть станции. Нет охраны сейчас. Показать мои документы.

Все еще держа своего пленника на прицеле, Жан-Люк снимает с себя комбинезон. Будет непросто одеваться и при этом целиться в него пистолетом. Он может пристрелить его прямо сейчас и освободить обе руки. Так будет проще. Но опять же – кто-то может услышать выстрел.

Не обращая внимания на крики ребенка, он надевает брюки левой рукой, затем куртку и фуражку. Затем он засовывает ноги в ботинки. Он почти готов, придется застегнуться позже. Сначала надо разобраться с бошем. Он направляет пистолет ему в голову.

Вдруг солдат падает на колени и начинает умолять его:

– Не стреляй! Прошу! У меня есть семья.

– Мне плевать. Думаешь, у этих людей нет семей?

– Мне жаль! Мне жаль! Я не хотел!

– Ferme ta gueule! Заткнись, иначе я пристрелю тебя прямо сейчас!

Солдат замолкает. Но ребенок все еще кричит.

Что-то в его плаче мешает ему выстрелить. Он достает ребенка из раковины левой рукой, другой рукой он целится в боша.

– Нет! Прошу! – солдат плачет. – Я буду сидеть здесь! Никуда не пойти!

Жан-Люк считает до трех и спускает курок.

Париж, 30 мая 1944 года

– Кто это так трезвонит? – Мама смотрит на меня.

– Я открою.

Отвернувшись от раковины, я вытираю руки полотенцем. Снова раздается звонок, и я спешу к входной двери. До моих ушей доносится плач ребенка. Я замираю на мгновение, прежде чем открыть дверь.

На пороге стоит Жан-Люк. На нем форма бошей. В его руках ребенок. Моя ладонь соскальзывает с ручки двери. Кровь отхлынула с моего лица, внутренности сжимаются от разочарования. Ребенок! Должно быть, это его.

Он проходит внутрь мимо меня и закрывает за собой дверь.

– Шарлотта, ты должна мне помочь!

Я стою в полном оцепенении. Я не знаю, как задать ему все вопросы, которые вертятся у меня в голове. Чей это ребенок?

– Его надо покормить!

Глаза Жан-Люка бегают по комнате.

Кажется, мой язык разбух во рту. Я хочу им пошевелить, но не могу вымолвить ни слова. Вдруг я чувствую, как сзади ко мне приближается мама.

– Что происходит?

Она удивленно смотрит на Жан-Люка.

– Что вы здесь делаете?

Он делает еще один шаг в квартиру, ребенок плачет еще громче.

– Женщина в Дранси заставила меня забрать ее ребенка. Я не знаю, что с ним делать.

– Вам не стоило приходить сюда, – громко говорит мама.

– Прошу вас! Его надо покормить. Мне некуда больше идти.

Мама поворачивается ко мне, ее слова звучат резко и уверенно:

– Шарлотта, беги к мадам Дешам на шестой этаж. Она недавно родила ребенка. Спроси ее, сможет ли она покормить этого.

Она берет меня за руку прежде, чем я успеваю пошевелиться.

– Не говори ей о Дранси. Скажи, что мы нашли ребенка на крыльце старой пекарни.

Когда я выхожу из квартиры, то вижу, как она забирает ребенка из рук Жан-Люка.

– Спрячься в спальне. Она не должна тебя увидеть.

Я выбегаю из двери, мои мысли путаются. Он взял ребенка!

Запыхавшись, звоню в дверь мадам Дешам. Ее маленький сын открывает дверь.

– Твоя мама дома?

Он поворачивается и кричит:

– Мама!

– Oui, – слышу я из гостиной. – Кто это?

Он смотрит на меня и нахмуривает брови.

– Скажи ей, что это Шарлотта с четвертого этажа.

Я не жду, пока мальчик передаст ей мои слова, и захожу прямиком в гостиную.

– Мадам…

– Здравствуй, Шарлотта! – Она улыбается мне, сидя в своем кресле, ребенок спит у ее груди. – Давно я тебя не видела, должно быть с тех пор, как ты начала работать в госпитале. Как поживаешь?

– Я… Я… Нам нужна ваша помощь. Там ребенок… Он умирает с голоду. Вы могли бы его покормить? Пожалуйста?

– Что? Какой ребенок?

– Его оставили. У двери старой пекарни.

– Не знаю. Мне едва ли хватает молока, чтобы прокормить своего собственного.