Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - Игорь Курукин

Вашего императорского величества

нижайший раб маеор Матюшкин

Из Ряща 19 генваря 1725 году»

Петр I получить это донесение не успел — когда оно достигло Петербурга, император уже умер. Впрочем, оно едва ли его обрадовало бы — Матюшкин однозначно заявил, что находившимся в его распоряжении силам (по январской ведомости в Низовом корпусе числилось 20 234 солдата и офицера) не удалось даже овладеть всей провинцией Гилян: пятитысячный отряд смог занять только ее столицу — Решт и несколько укрепленных пунктов: крепость и редут под Рештом, Перибазар, Кескер, Екатеринполь. Предстояло думать не о путях в Индию, а об установлении реального контроля над полосой в 50-100 верст по западному и южному берегам Каспия.

Рапорт командующего показал, что в Гиляне началась партизанская война. Коммуникации русских войск беспрестанно прерывались; окрестные деревни приходилось «приводить в подданство» карательными экспедициями, проходившими в непривычных условиях («по неприятелям за частыми здешними лесами и каналами стрелять и за ними гнатца невозможно») — и сто лет спустя лесные канавы в дождь прекращали сообщение с окрестностями Решта. Меры по «увещеванию» населения результата не приносили — персидские «подлые» люди оказались «к шахом своим любительны и верны». Этому способствовал и бывший визирь Мамед Али-бек: он обещал скорое прибытие шаха с верными войсками, когда всем «отпадшим и неверным» в худшем случае «жилы вытянуты будут», а в лучшем — их имущество будет «отдано на грабеж».

«Вредительный воздух», лихорадка и дизентерия косили войска: из приведенной выше общей численности корпуса почти 21% (4241 человек) были больны. В другой январской ведомости 1725 года значилось, что из общих безвозвратных потерь армии (очевидно, с начала военных действий) в 7595 человек в боях «побито» всего 113, «померло» 7333, «утонуло» 13, «повесилось» четверо, «бежали» 100 и пропал без вести 31 человек.

Тем не менее логика военных решений приводила Матюшкина к убеждению, что «все бунты прекращены быть имеют» — необходимо только присылать новые пополнения, о чем просили все находившиеся вместе с ним генералы. Однако и с имевшимися в его распоряжении войсками командующий действовал активно. В январе-феврале 1725 года из Решта против «бунтовщиков» были отправлены «партии» майора Колюбакина, капитанов Путятина и Шеннинга. В коротких стычках «неприятельские люди» несли потери и уступали поле боя; но победителям, как докладывал Матюшкин 30 мая в Петербург, доставались «деревни пусты и разбиты», а обыватели, как и прежде, «ко успокоению не приходят и склонности к подданству е объявляют».

Генералы дружно требовали присылки не только пополнений, но и попов для поднятия боевого духа, чем беспокоили астраханского епископа. Он жаловался в Синод, что отправил в войска уже восемь священников, из которых двое «в разбиенном корабле на море потонули». Руководство церкви решило впредь отсылать за море безместных («крестцовых») московских батюшек. Началась высылка «изменников»: в мае-июне 1725 года Матюшкин выслал 36 человек из Баку, и еще 35 «бунтовщиков» и «подозрительных» были отправлены Левашовым из Гиляна. Всего же в этом году российские власти выслали 83 человека из Баку и 73 из других мест — им предстоял долгий путь на каторжные работы в балтийский порт Рогервик.

В апреле 1725 года командование и Низовой корпус «с великой горестию» узнали о смерти Петра I и принесли присягу его наследнице — Екатерине I. Генерал доложил новой императрице об очередных победах. «Отставленный» рештский визирь собрал в городке Лашемадан отряд в 500 человек и построил укрепление на переправе у реки Пасахани. Посланная против них армейская «партия» 22 мая с ходу штурмовала крепость, захватила ее и заняла город: «Конные казаки, грузинцы и армяня за ними гнали даже до Лашемадану; потом приспела наша пехота и вошли в Лашемадан, и в Лашемадану от неприятельского собрания против наших было супротивление и стрелба, однако ж при помощи Божий наши оных из Лашемадану выгнали и за Лашемадан прогнали, где оные неприятели все по лесу разбежались». «Бунтовщики» потеряли пять пушек и 50 человек убитыми при минимальных потерях «партии» (два убитых армянина и два раненых солдата). В другом сражении, 4 июня, отряд полковника Чернцова разгромил повстанцев под «местечком Фумином». Матюшкин не без гордости доложил о трофеях победителей: за полгода они составили 16 пленных, 31 пушку, 259 ружей, 185 пудов свинца, 45 сабель, а также луки со стрелами, щиты, литавры, бубны и «тулумбасы» (ударные музыкальные инструменты — литавры или барабаны. — И.К.).

Успехи были отнюдь не безусловными; прибывший из Гиляна в Баку Матюшкин вынужден был признать, что не в состоянии контролировать соляные промыслы и нефтяные колодцы в двадцати верстах от города. Но со временем тон донесений несколько изменился. Еще весной Левашов и Аврамов в письмах Остерману из Решта оценивали ситуацию скептически: «Покорнейше доношу вашему превосходительству, что в Гиляне бунты не утихают, хотя и ведают, что со все стороны неприятель есть, и мочи их к обороне уже нет; и Бог у них правое рассуждение отнел. Хотя и все государство уже в крайнее разорение пришло, однако ж пакоритца не хотят, и, кроме силной руки, усмирить их не надеюсь». Ему вторил Левашов: «Веема здешней развратной, а особливо отдаленной народ в совершенное покорение и послушание приводить трудно, но разве только умножением людей сие укротить можно. А впредь в содержании может многого числа людей и неудобно, но ныне ко утвержению бес того быть не можно».

Но уже в письме тому же Остерману от 17 июня генерал отметил некоторые обнадеживающие признаки:«…чрез девятимесячной бунт мало что во отменах видим, и нескольких деревень обыватели к записке и присяге приходить начели и по публикациям ружье, которое им под смертью объявлять велено, приносить почели. И великая в том нужда имеетца, чтоб у здешних ружье перевесть, но сие дело их сумнительно, понеже сходственно прежнему; не во иное время, но в работную пору, чтоб им не мешать то чинить начали».

Донесения командующего также как будто свидетельствуют о том, что сопротивление стало ослабевать: в местах, где побывали российские «партии», «обыватели» приходили «с покорностию» и «по своему закону учинили присяги»; покорившиеся сдавали оружие под угрозой смертной казни. Левашов в августе докладывал, что после посылки новых отрядов из 88 деревень, «разумеетца под страхом наших партий, обыватели к записке являютца» и предоставляют русским властям «окладные списки» налогообложения. Судя по этим донесениям, перелом в настроении «обывателей» был вызван не только репрессиями: уставшие от военных тревог и поражений крестьяне не могли бросить свои хозяйства и пашни и вынуждены были демонстрировать лояльность — сдавать оружие и даже начать платить подати. Очевидно, сыграло свою роль и разочарование «бунтовщиков» в обещании их предводителей о помощи со стороны шаха; Тахмаспа с войсками в Гиляне так и не дождались, и прошел слух о его пленении афганцами.

«Приводить в послушание» свободное и воинственное население Дагестана было тем труднее, что строительство российских укреплений воспринималось как покушение на их земли. Отдельные нападения на солдат и рабочих перешли в настоящие боевые действия.