Последняя из амазонок - Стивен Прессфилд

Ехавшую возле кибитки Антиопу можно было узнать издалека — по плащу из шкуры чёрной пантеры, и шлему, украшенному клыками вепря. Близ военной царицы держались её подруги по высшей триконе — не знавшие себе равных в Диких Землях воительницы Элевтера и Стратоника. Отдельные отряды возглавляли другие предводительницы, составлявшие славу свободного народа, такие, как Алкиппа (Могучая Кобылица), Скайлея (Родоначальница), Главка (Сероглазая), Текмесса (Чертополох), Бремуза (Клякса), Родиппа (Рыжая Кобылица), Ксанфа (Белокурая), Арга (Быстроногая), Левкиппа (Белая Кобыла), Аридела (Освещённая) и Лисса (Ярость Битвы). Ипполита командовала собственным военным сообществом, «Чернокрылыми», чьим тотемом был ворон и чьи лица раскрашивались в чёрный цвет.

Выдумщики, отроду не бывавшие в наших краях, рассказывают, будто в Амазонии живут одни женщины, мужчины же допускаются лишь к Курганному городу во время Сбора. Это, разумеется, полная чушь. Многие мужчины постоянно обитают в наших стойбищах — или в качестве спутников воительниц, или же в качестве ремесленников, на умение которых всегда бывает спрос. Есть среди них и коновалы, и кузнецы, и столяры, и кожевники, и шорники, и многие другие. Нередко они обзаводятся жёнами (разумеется, не из числа тал Кирте) и, таким образом, составляют отдельное сообщество, существующее внутри амазонского царства, подобно тому, как птички сопровождают крокодилов Ливии и гиппопотамов Нила.

Такие спутники следовали и за нами: два десятка весело раскрашенных кибиток, запряжённых мулами и полудикими ослами, которых ликийцы именуют «пожирателями клевера». Эти животные отличаются редкостной выносливостью и прытью: в долгой скачке за ними не угонится ни одна лошадь.

Спутники амазонок, народ в народе, говорят на своём собственном наречии, непонятном даже для тал Кирте. Его именуют «кабаш», что значит «похлёбка». Они славятся как толкователи снов и знатоки гаданий по полёту птиц и по внутренностям жертвенных животных. При жизни никто из них даже краем глаза не заглядывает в зеркало, ибо, по их поверьям, отражение считается образом потустороннего мира. Однако погребают их так же, как и воительниц тал Кирте, с бронзовыми зеркалами в правой руке. Предполагается, что зеркальный двойник будет тем самым духом, который проводит усопшего в следующий мир.

По поверьям «кабар» (так называют это племя), жизнь проживается не вперёд, но назад. Они не спрашивают, куда ты идёшь, но где ты был. Для них каждый следующий час уже прожит, и, узнавая что-то, они лишь припоминают забытое. Соответственно в смертный час (или, как принято говорить у них, в «час рождения») человеку следует избавиться от всяческого имущества, дабы ничто не обременяло его в пути к Счастливым Островам.

Скупость этим людям неведома, так же, как честолюбие, стяжательство и зависть. Они поклоняются Аполлону Локсийскому, или Аполлону Плуту, плачут, когда счастливы, смеются в печали; в целом же отличаются беззаботностью и отменным здоровьем. Будучи прекрасными оружейниками, эти люди не только не участвуют в войнах, но отказываются сражаться даже для защиты собственного очага и своих близких. Это, однако, не говорит об их трусости, ибо они не спасаются от опасности бегством, а с готовностью предлагают врагам лишить их жизни. Зато тал Кирте защищают их с большим пылом и рвением, чем самих себя.

Основные силы тал Кирте составляли шестьсот взрослых воительниц, на каждую из которых приходилось по две девочки, исполнявшие роль оруженосцев. Афиняне Тесея, сто пятьдесят человек, хотя и ехали верхом, скорее представляли собой посаженную на коней пехоту. Кроме них, к погоне присоединились добровольцы из числа гагаров и береговых скифов; всего тяжело вооружённых воинов набралось около девяти сотен.

Путь войска пролегал по травянистой равнине, высушенной солнцем и вытоптанной прошедшими здесь ранее табунами и скифским воинством. Степь кишела антилопами и газелями, так что охотничьи группы постоянно снабжали нас свежим мясом, которое зажаривали, используя как топливо лепёшки сушёного навоза. Разжечь их непросто, но, занявшись, они дают пламя не менее жаркое, чем древесный уголь, и горят, при равном объёме, вдвое дольше.

Дымок, поднимающийся над таким костром, имеет запах, напоминающий скорее не о навозе, а о превосходном вине.

По ходу преследования войско не встречало ни засад, ни заслонов, хотя часто натыкалось на следы скифского кочевья. Этот народ использует желудки убитых животных как сосуды для приготовления мяса, а кости — как топливо для костров.

Исподтишка, когда он об этом не догадывался, я наблюдала за Дамоном и заметила, насколько очарован он молчаливым языком тал Кирте, во многом сходным с языком телодвижений, принятых у лошадей.

— Твой народ, — сказал он мне, даже не пытаясь скрыть своего восхищения, — не переключается с «человеческого» наречия на «лошадиное», а говорит и дышит «по-лошадиному» на протяжении всей своей жизни.

Мне это понравилось. Лошади — существа естественные и способны любить людей без каких-либо условий, но точно так же надо относиться и к ним.

— Они крайне любопытны, — рассказывала я о них Дамону, — но легко утомляются однообразием, любят приключения и человеческое общество, а больше всего им нравится узнавать что-то новое. У нас, тал Кирте, есть порода лошадей, которую ты не встретишь больше нигде. Мы называем их «кал эхал», «добровольцы», ибо это дикие лошади, приходящие в наши табуны по собственной воле, без принуждения. Мой друг, — я указала на гнедого по имени Рассвет, — появился у нас именно таким образом. Появился откуда ни возьмись и подошёл ко мне, выделив меня среди всех прочих.

Проход по степи любого табуна и конного отряда привлекает огромные стаи луговых тетеревов, которые склёвывают насекомых, тучами взлетающих из-под конских копыт. Разумеется, такое обилие добычи не может оставить равнодушными юных, не прошедших посвящения девочек, никогда не упускающих случая устроить азартную охоту. Обычно, когда девчушки скачут на них во весь опор, птицы тяжело взлетают в воздух, но всегда находятся несколько таких, которые из-за повреждённого крыла неспособны на настоящий полёт и спасаются бегом или короткими перелётами. Вот за ними-то и гонятся наши юные охотницы.

Одной из учениц Элевтеры и подругой в моей второй триконе была девочка двенадцати лет, Аэлла, Маленький Вихрь, внучка легендарной Аэллы, которая первой сразилась с Гераклом один на один. Та самая Аэлла, что прискакала на Сбор с сообщением о нападении Боргеса.

Эта резвая особа первой помчалась вперёд, вспугнув птицу, припустившую по степи с головокружительной скоростью. Девочки, сначала двадцать, потом вдвое больше, погнались следом, свешиваясь с боков своих низкорослых лошадок в попытках ухватить на скаку пернатую добычу. Это было не просто, ибо луговые тетёрки способны уворачиваться с изумительной ловкостью.

Всадница за всадницей едва не вылетали из седла в своём усердии и рвении, однако все они были столь гибкими и ловкими, что вновь оказывались на лошадиных спинах, когда падение казалось неизбежным. Они умело использовали длинные поводья, чтобы в последний момент перед падением потянуться и мгновенно вернуться в седло. Ещё более забавным и увлекательным делало это развлечение то, что вся степь была изрыта норами сурков, представлявшими собой ловушки для конских копыт и сулившими убежище спасавшимся птицам.