Нам здесь жить - Елена Геннадьевна Костюченко

хотите страховочку, то мы вам оформим, и под нужный процент…

— Дорогой Виктор Иванович, здравствуйте! — (Детский голос.) 4+4… 8+6… 12+7… 30+7…

— Это будет прорыв в российском судостроении — судно, которое способно за 10 часов на винтах дойти до…

— Ты знаешь, совершенно не впечатляющая эта его выставка, и с политическим подтекстом.

— Сейчас вы свободны, а потом, когда я закончу с этими господами, подойдите еще раз.

Очень дорого одетая и ухоженная беременная женщина лениво щелкает в своем блестящем Vaio, а затем принимается читать распечатку «Дело А.А., или Что делать в случае противоположных версий». Делает пометки на полях, хмурит лоб. В статье идет речь о борьбе московских и питерских психиатров вокруг расширения понятия «шизофрения».

(Генка Матижев со станции Шлюз говорил: «Обидно даже не то, что они летят мимо, в этом дворце. А то, что в окна не смотрят. Головы не повернут»).

Мы пытаемся смотреть в окно, но глазам вдруг делается очень больно — наверное, от скорости.

Поезд доходит до Москвы за 4 часа 14 минут.

ЗАПЛАНИРОВАННЫЙ ТЕКСТ О PUSSY RIOT НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ОПУБЛИКОВАН ПО ПОЛИТИЧЕСКИМ ПРИЧИНАМ

ЗАПЛАНИРОВАННЫЙ ТЕКСТ О PUSSY RIOT НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ОПУБЛИКОВАН ПО ПОЛИТИЧЕСКИМ ПРИЧИНАМ

ЗАПЛАНИРОВАННЫЙ ТЕКСТ О PUSSY RIOT НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ОПУБЛИКОВАН ПО ПОЛИТИЧЕСКИМ ПРИЧИНАМ

ЗАПЛАНИРОВАННЫЙ ТЕКСТ О PUSSY RIOT НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ОПУБЛИКОВАН ПО ПОЛИТИЧЕСКИМ ПРИЧИНАМ

ЗАПЛАНИРОВАННЫЙ ТЕКСТ О PUSSY RIOT НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ОПУБЛИКОВАН ПО ПОЛИТИЧЕСКИМ ПРИЧИНАМ

ЗАПЛАНИРОВАННЫЙ ТЕКСТ О PUSSY RIOT НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ОПУБЛИКОВАН ПО ПОЛИТИЧЕСКИМ ПРИЧИНАМ

ЗАПЛАНИРОВАННЫЙ ТЕКСТ О PUSSY RIOT НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ОПУБЛИКОВАН ПО ПОЛИТИЧЕСКИМ ПРИЧИНАМ

ЗАПЛАНИРОВАННЫЙ ТЕКСТ О PUSSY RIOT НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ОПУБЛИКОВАН ПО ПОЛИТИЧЕСКИМ ПРИЧИНАМ

Плиты

Ничто не забыто, но кто-то потерян. Праздник Победы в одной отдельно взятой деревне

12.05.2010

Из Москвы выдвинулись в 4 утра на двух машинах. Николай Николаевич Пехлецкий, два сына и племянница.

До села Днепровское Смоленской области — пять часов на хорошей скорости.

Первый раз Николай Николаевич приехал в Днепровское два года назад. Приехал, потому что в интернете обнаружилось, что там захоронен его отец, погибший под деревней Кобылино 29 ноября 1942 года. В сельской школе хранились списки воинских захоронений. И в списках Николай Николаевич нашел отца.

Место захоронения — братская могила — заросло лопухом и крапивой. Там не стояло ни одного имени. Только цифры. «Я сначала хотел только отцу памятник поставить, — говорит Николай Николаевич. — А потом подумал: «Они же все погибли вместе». И нашел человека, который оплатил мемориальные плиты для братской могилы. Собственно, на торжественное открытие этих мемориальных плит и ехали на двух машинах пять часов.

38-летнего Николая Ивановича Пехлецкого, директора комплекса детских домов Подмосковья, на фронт не брали. В паспорте стоял штамп: «Не годен к в/о». Он очень плохо видел. Носил не очки даже — линзы из толстого стекла, похожие на телескопы. Зачем такому на войну?

На то, чтобы уломать военкомат, у Николая Ивановича ушло полгода. И в декабре 41-го он все-таки ушел на фронт.

14-летнего Николая (тогда его звали Октябрь, имя отца он взял потом) это здорово разозлило. До войны он очень ревновал отца к его работе. Каждый день директор детдомов вставал в шесть и садился на электричку — объезжал подведомственные участки. Возвращался поздно вечером и падал как подкошенный. Чтобы подольше побыть с отцом, Николай даже жил в детдомах по неделе, а то и по месяцу. И все равно отца все время что-то отвлекало. Эти чумазые детдомовцы, казалось, директору ближе, чем родной сын.

В отпуск с фронта Николай Иванович приехал только однажды, на пару дней. И как назло — загорелся детдом, Николай Иванович сорвался ночью и уехал. Вот такой получился отпуск.

Зато до ноября 1942-го он успел написать более 200 писем — «толстая такая стопочка». Начинаются одинаково: «Дорогая Клаша и Октябрь!» В письмах Николай Иванович подробно рассказывал, что с продуктами все хорошо: «Брынза, горох, американская колбаса, легкий табак», «в сумке есть печенье, масло, консервы, сахар». Неловко объяснялся семье в любви: «Побывал я во многих местах, придется побывать еще не в малых местах. С каким удовольствием я побывал бы у вас сейчас». Спрашивал, как справили день рождения сына, советовал запасаться продуктами на зиму. В общем, совсем не боевые письма. Иногда в строчках чувствуется какая-то совсем гражданская растерянность: «Очень тяжело принял смерть Д.И. Шестерикова. Хотя вроде здесь у нас это обычное дело». А вот Сталина в письме ни разу не упомянул, что сына очень удивляло. Письма в основном карандашные, но есть несколько, написанных ручкой. Некоторые строчки были замазаны синим химическим карандашом: постаралась военная цензура.

А потом письма перестали приходить. Жена и сын все поняли и «стали готовиться». Но как к такому подготовишься? Сначала пришло письмо от командира дивизии. Командир рассказывал, как политрук Пехлецкий, поднимая солдат в атаку, был застрелен, и еще перечислял, сколько танков было подбито в этом бою. Потом пришла похоронка. А потом мать вызвали в Кремль, и Калинин лично вручал ей орден Отечественной войны — единственную награду, которую можно было выдавать родственникам умершего бойца на руки.

В похоронке сообщалось, что отец покоится под деревней Кобылино. Но когда до Кобылина удалось добраться, деревни уже не было. Не было и братской могилы.

Так случилось, что Николай нашел своего отца только сейчас — когда сам стал в два раза старше полуслепого директора детских домов, навсегда ушедшего зимой 41-го.

Село Днепровское обычным не назовешь. На 800 жителей — пять памятников Великой Отечественной, и два из них — на братских могилах. А так — село как село. Покосившиеся дома, куры копаются в траве, у дороги спит бородатый козел. Женщины в лифчиках полют первые сорняки, у закрытого сельпо загорают помятые мужики. Из общей картины выделяются только свежие, еще не крашеные заборы: на открытие мемориальных плит ожидается приезд администрации района, и заборы вдоль основной дороги решили отремонтировать.

Братская могила № 8, где