Ночь всех проверит - Александра Ковалевская

Всех на Земле охватила скорбь.

Эксперимент провален, корабль бесследно исчез. Радиотелескопы фиксировали лишь следы гравитационных возмущений – остатки наряда.

Человечество готовилось расстаться с мечтой о полетах к звездам.

Через девятнадцать суток „Игла‐1“ возникла за орбитой Марса и вышла на связь с марсианской радиостанцией. На Земле не сразу поверили, что „Игла‐1“ уходила в межзвездное пространство и вернулась в Солнечную систему – все решили, что первый наряд перенес корабль в пояс астероидов. Но даже этот скромный результат вдохновлял на продолжение исследований.

Тем временем Гессен запросил помощи.

„Игле‐1“ не хватало собственного ресурса, чтобы дотянуть до земной орбиты. Улада была готова обеспечить перемещение корабля к Земле, но Эдуард категорически запретил ей входить в звездную проекцию.

Он с трудом пережил бесконечно долгий первый рабочий сеанс, когда девушка готовилась отправлять корабль к Сириусу. Ее работа длилась двое суток подряд, затем девушка превратилась в огненный шар и – молниеносный прыжок в пространстве, оставшийся за пределами всех чувств и ощущений. Когда Эдуард Гессен оправился от ужаса, он понял, что все живы, системы „Иглы‐1“ в полном порядке, изменилось лишь местоположение звездолета: корабль находился у двойной звезды Сириус.

Предстояло повторить эксперимент, чтобы вернуться обратно с расстояния в девять световых лет. Но Эдуард настаивал на том, что белошвейка должна как следует отдохнуть. Возможно, им обоим просто не хотелось никуда торопиться. Они исследовали систему Сириуса, обнаружили перспективную планету на шестой орбите и лишь после этого решились на обратный гиперпрыжок. Улада возражала против такого названия. Гиперпрыжок, в ее понимании, был неподходящим словом для обозначения перемещения корабля. На самом деле, утверждала Первая белошвейка, в своей сфере она наблюдает винтообразное проскальзывание звездолета в другую часть космоса. Это как движение пули в ружейном стволе, вот только ствол ружья намного короче пули и одновременно в нем хватало места для разгона и полета. Улада пыталась объяснить, что они попали по назначению, как если бы ввинтились внутрь самих себя. И это явление не похоже на прыжок, тем более на гиперпрыжок. Это скорее выворачивание наизнанку: словно система другой звезды была подтянута так близко к Солнечной системе, что мгновенного прокола в точке А стало достаточно, чтобы выпасть в открытый космос в точке В.

Так первая белошвейка открыла человечеству дорогу в большой космос.

Опыт экипажа „Иглы‐1“ и данные, собранные Гессеном, подстегнули космическую программу.

Первый межпространственник был в отличном состоянии, Улада и Эд сделали еще три прорыва: в сектор Лебедя, затем к Эридану и Спике. На вершине популярности Улада поставила условие: пусть названия будущих космических кораблей почерпнут из ее родного языка. Она хотела увековечить память о родине, культуре которой грозила перспектива постепенно раствориться в глобальной мировой культуре. Интерес к личности Первой белошвейки был всеобщим, на какое-то время потеснив даже славу мировых див, и предложение белль приняли с энтузиазмом. Вскоре человечеству, вырвавшемуся за пределы Солнечной системы, понадобится много межпространственников, и в выборе названий для кораблей не станут ограничиваться ничем. Помнится, я удачно прочувствовала этот момент и выпустила серию моделей из мягкого струящегося твида, назвав ее „Лагода“ („Безмятежность“), и поданная вовремя „Лагода“ не только произвела фурор, но и стала маркой модного бренда.

Третьему путешествию Улады на Эридан я посвятила коллекцию „Сусвет“ и прекрасно помню, как долго не затухали разговоры не только вокруг умопомрачительно-звездного шелка моих платьев, но и вокруг слова „сусвет“ (что переводилось как „вселенная“).

Санскритологи объявили, что это слово древнее нашей цивилизации, приписав его возникновение чуть ли не сензарскому, и весь этот лингвистический ажиотаж тоже лил воду на мою мельницу моды».

Анна с трудом оторвалась от чтения, и только потому, что дневниковые записи оборвались: в этом месте пленка была слегка подпорчена, приходилось не столько читать, сколько угадывать написанное. Но от прочитанного у Анны дух захватывало.

Анна развернула пленку на длину руки – убедиться, что записи сохранились. Увы, дневник оказался коротким. Дальше шел пробел, затем пленка испещрена более свежими записями, сделанными другим почерком с колкими хвостами букв. Белль поспешно свернула записи, чтобы яркий дневной свет их не повредил, и, оставив небольшой кусок, принялась дочитывать последние строчки, написанные госпожой Айокой.

«Первая белошвейка указала на качества, необходимые девушкам, которые согласятся прокладывать дорогу к звездам. Она оставляла дневники и подробные наблюдения. Девчонка оказалась толковая и неутомимая, и я до сих пор хвалю себя, что выбрала именно ее. Пожалуй, если я войду в историю, то лишь благодаря Первой белошвейке.

Во время четвертого прыжка в сектор Спики погиб Эдуард – ему пришлось выйти в открытый космос в скафандре, где его настигло жесткое излучение. Он умер на руках белль, и я лучше, чем кто-то другой на планете, понимала, в каком состоянии вернулась Первая белошвейка.

Улада доставила дорогое ей тело к Земле, а вместе с тем новые бесценные данные из сектора Спики.

Под вопросом стояла миссия Первой белошвейки: сможет ли она работать дальше, ведь облучение должно было сказаться и на ее здоровье? Но она настаивала на следующем путешествии, ее „Игла‐1“ находилась в тот момент на околоземной орбите. Получив отказ Центра, белошвейка совершила невероятное. Она угнала „Иглу‐1“. Предполагали, именно тогда Улада впервые создала „малый“ наряд для перемещений в пределах Солнечной системы, чтобы иметь время для подготовки к большому прыжку. Она перевела корабль с околоземной орбиты дальше от планеты – насколько хватило ресурса корабельных систем, а потом звездолет исчез. Через семь дней за орбитой облака Оорта обнаружили остатки гравитационных искажений на месте старта, возможно, ставшего последним в жизни сероглазой девушки с длинной косой.

После этого белошвейку и ее „Иглу‐1“ не видел никто.

Девушкам, готовившим себя к этой профессии, я отдала распоряжение отращивать косы в память о лучшей моей ученице. Пройдет время, и жизнь снова докажет правоту моего решения: торсионы работают лишь с длинноволосыми повелительницами.

А еще через несколько лет ажиотаж вокруг белошвеек стал сходить на нет, и неожиданно, как по мановению чьей-то руки, прекратился.

Нет, прыжки к звездам продолжались.

Мой муж принимал участие в разработке новых маршрутов, а я искала будущих белошвеек, способных на незаметную кропотливую работу, и все чаще находила их среди девушек, занятых в производстве одежды. Чему удивляться – любая профессия собирает людей с определенным набором качеств.

Человечество тем временем занялось терраформированием Сириуса‐6, затем обживало мир Фомальгаута. Я застала время, когда был открыт чарующий Ило Семилунный, и оплакала ушедшего из жизни Баи в то время, когда обнаружили холодный, девственно-чистый и свежий континент на планете Флай. Но к тому времени ажиотаж вокруг полетов в дальний космос сошел на нет, о белошвейках перестали говорить. Их имена не упоминали в новостях, и я чувствовала, как меняется отношение к моим девочкам с восторженного на пренебрежительное и даже надменное. Ими пытались повелевать, как командуют армией, в руках которой сосредоточена огромная разрушительная мощь. Не такой судьбы заслуживали мои ученицы. Тогда я составила и утвердила Кодекс юных белошвеек, Кодекс наставниц белошвеек и все свое огромное состояние потратила на то, чтобы создать закрытый орден девушек под защитой традиции. Традиция и особые установления навсегда отделили их от остального общества, зато за белошвейками сохранялась определенная степень свободы. Только так мои девушки могли чувствовать себя личностью, а не инструментом космических перемещений. Я убедила людей, наделенных властью, что, обеспечивая белошвеек нарядами, украшениями и всем необходимым для лоска, они навсегда избавят человечество от перспективы однажды…»