Мать - Максим Горький

- Пошли! - ревел чей-то восторженный голос. - Славно,ребята!

И, видимо чувствуя что-то большое, чего не мог выразитьобычными словами, человек ругался крепкой руганью. Но и злоба темная, слепая злобараба, шипела змеей, извиваясь в злых словах, встревоженная светом, упавшим нанее.

- Еретики! - грозя кулаком, кричал из окна надорваванныйголос.

И назойливо лез в уши матери чей-то сверлящий визг:

- Против государь-императора, против его величества царя?Бунтовать?

Мимо матери мелькали смятенные лица, подпрыгивая, пробегалимужчины, женщины, лился народ темной лавой, влекомый этой песней, котораянапором звуков, казалось, опрокидывала перед собой все, расчищая дорогу. Глядяна красное знамя вдали, она - не видя - видела лицо сына, его бронзовый лоб иглаза, горевшие ярким огнем веры.

Но вот она в хвосте толпы, среди людей, которые шли неторопясь, равнодушно заглядывая вперед, с холодным любопытством зрителей,которым заранее известен конец зрелища. Шли и говорили негромко, уверенно:

- Одна рота у школы стоит, а другая у фабрики…

- Губернатор приехал…

- Верно?

- Сам видел, - приехал!

Кто-то радостно выругался и сказал:

- Все-таки бояться стали нашего брата! И войско, игубернатор.

«Родные!» - билось в груди матери.

Но слова вокруг нее звучали мертво и холодно. Она ускорилашаг, чтобы уйти от этих людей, и ей легко было обогнать их медленный, ленивыйход.

И вдруг голова толпы точно ударилась обо что-то, тело ее, неостанавливаясь, покачнулось назад с тревожным тихим гулом. Песня тожевздрогнула, потом полилась быстрее, громче. И снова густая волна звуковопустилась, поползла назад. Голоса выпадали из хора один за другим, раздавалисьотдельные возгласы, старавшиеся поднять песню на прежнюю высоту, толкнуть еевперед:

Вставай, подымайся, рабочий народ! Иди на врага, людголодный!..

Но не было в этом зове общей, слитной уверенности, и ужетрепетала в нем тревога.

Не видя ничего, не зная, что случилось впереди, матьрасталкивала толпу, быстро подвигаясь вперед, а навстречу ей пятились люди,одни - наклонив головы и нахмурив брови, другие - конфузливо улыбаясь, третьи -насмешливо свистя. Она тоскливо осматривала их лица, ее глаза молча спрашивали,просили, звали…

- Товарищи! - раздался голос Павла. - Солдаты такие же люди,как мы. Они не будут бить нас. За что бить? За то, что мы несем правду, нужнуювсем? Ведь эта правда и для них нужна. Пока они не понимают этого, но ужеблизко время, когда и они встанут рядом с нами, когда они пойдут не подзнаменем грабежей и убийств, а под нашим знаменем свободы. И для того, чтобыони поняли нашу правду скорее, мы должны идти вперед. Вперед, товарищи! Всегда- вперед!

Голос Павла звучал твердо, слова звенели в воздухе четко иясно, но толпа разваливалась, люди один за другим отходила вправо и влево кдомам, прислонялись к заборам. Теперь толпа имела форму клина, острием ее былПавел, и над его головой красно горело знамя рабочего народа. И еще толпапоходила на черную птицу - широко раскинув свои крылья, она насторожилась, готоваяподняться и лететь, а Павел был ее клювом…

В конце улицы, - видела мать, - закрывая выход на площадь,стояла серая стена однообразных людей без лиц. Над плечом у каждого из ниххолодно и тонко блестели острые полоски штыков. И от этой стены, молчаливой,неподвижной, на рабочих веяло холодом, он упирался в грудь матери и проникал ейв сердце.

Она втиснулась в толпу, туда, где знакомые ей люди, стоявшиевпереди у знамени, сливались с незнакомыми, как бы опираясь на них. Она плотноприжалась боком к высокому бритому человеку, он был кривой и, чтобы посмотретьна нее, круто повернул голову.

- Ты что? Ты чья?.. - спросил он.

- Мать Павла Власова! - ответила она, чувствуя, что у неедрожит под коленами и нижняя губа невольно опускается.

- Ага! - сказал кривой.

- Товарищи! - говорил Павел. - Всю жизнь вперед - нам нетиной дороги!

Стало тихо, чутко. Знамя поднялось, качнулось и, задумчиворея над головами людей, плавно двинулось к серой стене солдат. Мать вздрогнула,закрыла глаза и ахнула - Павел, Андрей, Самойлов и Мазин только четверооторвались от толпы.

Но в воздухе медленно задрожал светлый голос Феди Мазина:

- Вы жертвою пали…

- запел он.

В борьбе… роковой…

двумя тяжелыми вздохами отозвались густые, пониженныеголоса. Люди шагнули вперед, дробно ударив ногами землю. И потекла новая песня,решительная и решившаяся.

Вы отдали все, что могли, за него… -

яркой лентой извивался голос Феди…

За свободу… -

дружно пели товарищи.

- Ага-а! - злорадно крикнул кто-то в стороне. - Панихидузапели, сукины дети!..

- Бей его! - раздался гневный возглас.

Мать схватилась руками за грудь, оглянулась и увидела, чтотолпа, раньше густо наполнявшая улицу, стоит нерешительно, мнется и смотрит,как от нее уходят люди со знаменем. За ними шло несколько десятков, и каждыйшаг вперед заставлял кого-нибудь отскакивать в сторону, точно путь посредиулицы был раскален, жег подошвы.

Падет произвол… -

пророчила песня в устах Феди…

И восстанет народ!.. -

уверенно и грозно вторил ему хор сильных голосов.

Но сквозь стройное течение ее прорывались тихие слова:

- Командует…

- На руку! - раздался резкий крик впереди. В воздухеизвилисто качнулись штыки, упали и вытянулись встречу знамени, хитро улыбаясь.

- Ма-арш!

- Пошли! - сказал кривой и, сунув руки в карманы, широкошагнул в сторону.

Мать, не мигая, смотрела. Серая волна солдат колыхнулась и,растянувшись во всю ширину улицы, ровно, холодно двинулась, неся впереди себяредкий гребень серебристо сверкавших зубьев стали. Она, широко шагая, всталаближе к сыну, видела, как Андрей тоже шагнул вперед Павла и загородил его своимдлинным телом.

- Иди рядом, товарищ! - резко крикнул Павел. Андрей пел,руки у него были сложены за спиной, голову он поднял вверх. Павел толкнул егоплечом и снова крикнул:

- Рядом! Не имеешь права! Впереди - знамя!

- Ра-азойтись! - тонким голосом кричал маленький офицерик,размахивая белой саблей. Ноги он поднимал высоко и, не сгибая в коленях,задорно стукал подошвами о землю. В глаза матери бросились его ярко начищенныесапоги.