Запрещенный Союз – 2: Последнее десятилетие глазами мистической богемы - Владимир В. Видеманн

— Это вы Варвара Михайловна?

— Да, я. А вам что нужно?

— Мне о вас рассказал мой друг Анатолий Игнатьевич из Душанбе. Настоятельно рекомендовал познакомиться.

— Ах, Анатолий Игнатьевич!.. Ну тогда совсем другое дело!

Через несколько минут мы всей группой отправились в близлежащий скверик, где расположились тесным кольцом в небольшой беседке. Стоял холодный октябрьский вечер, темно-синее небо было усеяно мириадами звезд. Парапсихологи жались друг к другу на пронизывающем ветру и с благоговением вслушивались в рассказы своей гурши, периодически повторявшей, словно заклинание, ключевую фразу:

«Когда у нас была своя лаборатория…» Как я понял, это была какая-то парапсихологическая лаборатория, где ставились эксперименты и велись некие «научные» исследования потусторонней реальности. Когда кто-то пытался высказать собственное мнение, мадам непременно прерывала его словами: «Используйте научную лексику, мы ведь — научное общество!»

«Научным» считалось, к примеру, именовать какой-нибудь магически заговоренный предмет «пси-энергетическим стимулятором», зомбируемую личность — «реципиентом» и так далее. Наконец очередь дошла до меня.

— Молодой человек, расскажите о себе. Кто вы и откуда, что вас привело к нам?

Когда группа узнала, что я только что приехал из Таджикистана, на меня, как горох, посыпались со всех сторон вопросы:

— А снежного человека вы там видели? С поисковыми экспедициями встречались? С реальными контактерами дело имели?

Что я им мог ответить? Высказывать свое истинное отношение к загадке снежного человека не было никакого смысла, ибо люди ждали чуда и всякий скепсис по этому поводу лишал смысла мое посещение «звездной» группы. Все равно не поверят, а то еще и примут за провокатора. К своему большому удивлению, я выяснил, что бурцевские экспедиции в Страну гула уже породили в Москве целую мифологию и соответствующую субкультуру. Глухие, противоречивые сведения о «шерстяном», привозимые из Таджикистана — и прежде всего с Сиёмы — паломниками от альтернативной науки будущего, обрастали в столице невероятными подробностями и пикантными нюансами, разжигая мистические страсти и стимулируя подвижников записываться к Бурцеву в очередь за «путевкой в Шамбалу». Получение такой «путевки» считалось чем-то вроде специальной инициации, дававшей ее счастливому обладателю статус научного сотрудника, то есть человека, достойного доверия, а не просто безответственного фанатика, банально съехавшего на йети.

— Ну да, слышать слышал, но лично ничего не видел, — постарался я разрядить атмосферу. — Впрочем, видел следы, а возможно, и экскременты. Пробу взяли сотрудники одной из научных групп, которые обещали незамедлительно опубликовать результаты теста.

— А что за группа?

— Да бог ее знает! Я как-то не поинтересовался.

— Ну вы, Володя, даете!

— Sorry, nobody is perfect[121].

Парапсихологиня учительским тоном выдала собственную версию феномена снежного человека, намекая на личные контакты с последним посредством продвинутой телекинетической техники трансастрального телепортирования. Группа ахнула. Я тоже лицемерно раскрыл рот. Все шло как по маслу. Варвара Михайловна предложила помедитировать. Все взялись за руки, закрыли глаза. «Шанти, шанти, шанти! Мир, мир, мир! Мы посылаем нашу позитивную энергию всем живым существам!» Пару минут мадам настойчивым голосом повторяла эти слова и закончила процедуру дежурным восклицанием «Ом!». Это был типичный нью-эйдж. «Ну что ж, — подумал я, — лучше так, чем „от водки и от простуд“!» Украдкой взглянул на небо. Звезды хитро подмигивали, призывая уважать право артиста на роль.

Тем временем в Москву приехала Ирина, и мы решили сходить в гости к Хайдар-аке. Взяли водки, звоним в дверь: «Ассалому алейкум, ака! Чхели, нахз?[122]» Мы расцеловались. У Хайдара сидел гость — его друг детства по фамилии Юрасовский, специалист по восточным языкам. У Юрасовского как раз был день рождения, и он, видимо, решил его отметить в нестандартной атмосфере. Мэтры сидели по разные стороны огромного резного дубового стола и аристократически чокались маленькими рюмочками, наполненными «Столичной». Наш визит только прибавил нестандартности — и принесенная водка тоже. Стопка за стопкой… Юрасовский — высокий, подтянутый, до блеска выбритый, с дизайнерскими усиками молодец средних лет, баловень столичных барышень — в присутствии дамы по мере набирания градусов все более офицерился. Вальяжно жестикулируя, с интонациями Вертинского он спрашивал:

— Хайдар, ты знаешь, как, к примеру, называется вот этот предмет?

— Консоль.

— Правильно, молодец! Сегодня мало кто знает это слово. Плебейский быт вытесняет культуру.

Он вопрошающе взглянул на нас с Ириной, как бы тестируя реакцию на элитарность.

Где-то через полчаса раздается звонок в дверь. Передо мной опять встает душанбинское дежавю — на пороге Алферов!

— Хайдар-ака, я принес обещанные листы.

Елки-палки, это парень принес те самые листы, которые обещал Хайдару за билет в Москву! По такому случаю налили еще водки, развернули товар лицом. Да, неплохо… Даже Юрасовского пробило. Стильно, а главное, загадочно.

— Ну что, Сережа, как договаривались — по двадцатнику за лист?

— Хоп, майлиш!

— Ну а теперь беги за водкой!

Алферов слетал за огненной водой. Схак набирал обороты. Пили уже не из рюмочек, а из чашек. Иншалла! Мы с Алферовым начали в такт раскачиваться, отбивая ладонями ритм по дубовому столу. Юрасовский насторожился. В его «белой» концепции явно не было места для «зеленого» зикра. Хайдар-ака колебался между политкорректностью и фаной (суфийским трансом). Ирина — единственная, кто не пил, — наблюдала за ситуацией с позиции беспристрастного рефери, поддерживая сильные заявления всех без исключения сторон. В конце концов Хайдар не выдержал и присоединился к зикрующей партии. «Лоиллоиллолло! Хууахууахууайло!»[123] Юрасовский явно чувствовал себя не в своей тарелке:

— Господа, к чему этот цирк?

Ха-ха-ха, господин полковник! Ху-ху-ху! Энергетика распирала, адреналин бил в голову прямой наводкой.

Когда мы вскочили на стол, Юрасовский с ужасом ретировался. Откуда-то с лестничной площадки донеслись крики: «Это опять у бородатого сумасшедшие водку жрут! Надо бы санитаров с милицией вызвать!» Но нам в этот момент было абсолютно все по барабану. Попробуй сунься! «Лоиллоиллолло! Хууахууахууайло!» Это был полный триумф воли над плебейской расторопностью. Подавленные произволом Абсолюта, соседи заглохли, а мы продолжали зикровать. Ирина, избегая нюансов, закрылась на кухне. В определенный момент воздуха и пространства стало мало. Мебель начала разъезжаться в стороны. Мы двигались по кругу, припевая, притопывая и прихлопывая, прикладываясь из горла к «араку»[124] и, подпрыгивая, били друг друга по ладоням. Постепенно эти жесты принимали все более воинствующий характер.