Страж морского принца - Дана Арнаутова

– То есть… – немеющими губами сказал Алестар, – это было на самом деле? Эта… тьма…

– Бездна, – шепотом сказал Невис. – Истинная и вечная. Помилуй нас Трое от гнева глубинных богов. Простите, ваше высочество, мне придется вас оставить. Ваш отец должен узнать обо всем сейчас же. Я вызову учеников, чтобы присмотреть за вами обоими.

Не слушая Алестара, дернувшегося вслед с расспросами, он стремительно выплыл из комнаты, куда через несколько минут проскользнули двое в повязках целителей, преданно и тревожно уставившись с двух сторон ложа на Алестара и слабо пошевелившуюся двуногую.

– Бред какой-то, – мрачно сказал Алестар вслух, опускаясь на постель. – Эй, ты как? Ладно, молчи, тебе же говорить нельзя.

Повернувшись, он вздрогнул, наткнувшись на внимательный взгляд черных глаз, будто недавно тянувшая в себя Бездна смотрела с осунувшегося лица двуногой двумя клочками мрака.

– Спи, – буркнул Алестар, отодвигаясь дальше на свой край постели. – Все равно до утра ничего не узнаем.

Двуногая закрыла глаза, то ли безмолвно соглашаясь, то ли просто обессилев. Алестар еще немного полежал, ожидая, что не уснет после такого, но незаметно для себя провалился в теплый и беспечный сон, полный ласковых волн и серебристой чешуи рыбьих стаек, за которыми он гонялся, как ребенок.

Утро ничего нового не принесло. Один из двух молоденьких целителей, всю ночь охранявших на диво спокойный сон Алестара, принес кувшин с тинкалой и несколько блюд. Второй в это время хлопотал над двуногой, вливая ей в рот какое-то зелье, а потом ставя возле ложа ширакку в горшочке. Двуногая покорно пила лекарство, дала поменять себе повязку, и только с шираккой вышла заминка, когда она поймала случайный взгляд Алестара и молча замотала головой, попытавшись сжаться в комок.

– Нужна ты мне, – раздраженно бросил Алестар, выплывая в комнату чистоты и уже там вспоминая, что ухаживать за двуногой отец как раз велел ему. Что, и ширакку выносить? Сквозь накатывающую злость вдруг вспомнилось: Невис сказал, что если бы не запечатление, Бездна могла бы поглотить самого Алестара. И она же, получается, едва не уволокла двуногую? Вместо… него? Еще не хватало быть обязанным этой… этой… Пытаясь подобрать нужное слово, Алестар хмуро подумал, что как ни назови черноглазую заразу, а долг перед ней растет. И если отец узнает, что его приказ насчет ухода нарушен… Да и не в приказе дело, пожалуй. За проступки надо отвечать, а долги платить – это он всегда знал твердо. Но сейчас за него расплачиваются другие, и это… унизительно, вот!

Вернувшись в комнату, он опустился на ложе, где один из учеников Невиса протирал двуногую шершавой губкой. Скрываясь от взглядов, она до пояса завернулась в принесенное вчера покрывало из выделанной кожи, но выше была одета лишь в нагрудную повязку. На исхудавшем теле с обтянутыми кожей ребрами темнело несколько пятен кровоподтеков, скулы за эти несколько дней осунулись, а с губ до сих пор не сошла опухоль от удара. Алестар заставил себя поднять взгляд, который так и тянуло вниз, где от ребер начиналась широкая плотная повязка, уходящая на бедра и между ними. Ну да, там тоже…

Алестар уставился на ворсистую поверхность ложа, понимая, что боится. Боится глянуть в глаза той, кого с таким удовольствием мучил. Как же это было сладко и пьяно – чувствовать свою власть, ломать непокорное тело и еще менее покорную душу. Да он ли это был? Гарната гарнатой, но…

– Оставьте нас, – сказал он, старательно отводя взгляд от двуногой, которая и сама не горела желанием встречаться с ним глазами.

– Ваше высочество… – заикнулся было тот из целителей, что постарше.

– Я сказал – оставьте, – подчеркнуто спокойно сказал Алестар. – Мне нужно поговорить с моей… избранной. Много времени это не займет, а в случае чего я вас позову. Можете побыть за дверью.

Двое, переглянувшись, молча выплыли из комнаты. Алестар глубоко вдохнул, повернувшись к двуногой, но так и не поднимая глаз. Как ее там… Джиад?

– Отец хочет, чтобы я попросил прощения, – сказал Алестар, словно со стороны слыша свой тусклый голос.

– Обойдусь.

Голос двуногой – Джиад, с ожесточением напомнил себе он – был едва слышен, но ровен.

– Я тоже думаю, что смысла в этом нет. Все равно не простишь. Я понимаю – сам бы убил за такое. Что за первый раз, что… за все остальное.

Он помолчал немного, собираясь с духом. Почему-то говорить обычные, самые простые слова было тяжелее, чем ночью дышать за двоих: внутри что-то резало и ныло, в горле ворочался, не пуская слова наружу, тяжелый горький ком.

– Ты ведь… слышала про гарнату, да? – с усилием продолжил Алестар, выдавливая каждое слово. – Так вот, дело не в ней. Тогда… у скалы… я уж точно был в своем уме. И потом, здесь… Гарната вытаскивает злость наружу, усиливает, но… только если она есть, эта злость. Я просто… сам виноват.

Слово вылетело наружу, обжигая губы, Алестар даже покосился на воду: не расплывается ли там кровавая муть. И продолжил, торопясь сказать, пока получается:

– Нам с тобой еще пару лун мучиться вместе. Если повезет. А то и дольше. И ты должна знать, что я не хотел – так. Я… не снимаю с себя вину. И прощения не прошу. Все, что было у скалы, – было по моей воле. Можешь ненавидеть – твое право. А вот потом… Без гарнаты я бы такое не сотворил. И запечатлеть я тебя уж точно не хотел. Вот! А сейчас…

Он запнулся, слыша в ответ только вязкую глухую тишину, но снова заговорил:

– Я не знаю, что теперь делать. Отец хочет, чтоб я за тобой ухаживал, только… тебе это самой не в радость будет, я же понимаю. И еще это, ночное… Я у тебя в долгу, получается…

– Обойдусь, – еще тише повторила дву… Джиад, тоже не глядя на Алестара.

– Я знаю, – кивнул Алестар. – И не возьмешь ничего. И не попросишь. Просто… ты имеешь на это право. Если что-то понадобится или захочешь, только скажи. И… нам придется спать вместе. Наверное, придется… Я иначе просто не выдержу. Но ты не думай, я… не стану делать больно. Такого, как раньше, уже не будет, обещаю. Я бы тебя пальцем не тронул теперь, но…

– Я понимаю, – бесстрастно прозвучало снизу.

– Не надо умирать, – неожиданно вырвалось у Алестара. – Еще пара лун – и будешь дома. А смерть – это навсегда…

Судорожно вдохнув, он замолчал. Двуногая так же молча кивнула, потом отвернулась, легла, устраиваясь удобнее. Алестар опустился рядом, понимая, что ничего, в сущности, не изменилось. Эта… Джиад… его ненавидит и правильно делает, конечно. Могла бы – убила, наверное. Да и самому противно чувствовать себя бездушной гадиной. Там, у скалы, разложить двуногую казалось то ли веселее, то ли слаще, то ли просто поводом выплеснуть злость и боль – все равно на кого! А сейчас тошно. Непонятно почему – тошно! Он ведь по-прежнему терпеть не может всех двуногих, но до других ему и дела особого нет, а вот эта упрямая скотина…

В комнату тихо вплыл Невис. Надо было расспросить его о случившемся ночью, узнать, что сказал отец, но Алестар притворился спящим. Ни говорить, ни думать не хотелось, хотелось только уткнуться в подушку и лежать, ожидая, пока кто-нибудь обнимет, погладит по голове и спине, скажет, что все будет хорошо. Но он знал, что хорошо уже не будет.