Друзская сага - Виталий Каплан

Забрав из номерного ящика письма, Буз заехал на рынок. Купил продукты, немного сладостей и покатил домой. Уже подъезжая, увидел у ворот машину Мансура.

Бывший полицейский и бывший заключённый долго рассуждали о превратностях жизни. Второй час ругали Израиль и евреев. Каждый играл свою роль. Наконец, оба выдохлись, уличённые извращением истин. Неуклюжее молчание первым оборвал Буз. В Хорфеше он прослыл недоумком. Причиной была всё та же разрушенная женитьба. Но нынче у него хватило выдержки промолчать о шейхе Музаффаре. Остальное преподнёс в подробностях. Уверял, что жизнь вскоре наладится. Что вместо Буза-изгоя, появится Буз-герой. Что обязательно превратится в гордость общины. В ближайшем будущем финансовое положение позволит ему купить шикарный автомобиль. Непременно BMW… И… и звёздные грёзы оборвались на автомобильной мечте. Он попытался представить ещё что-нибудь зничительное — лишь бы удивить Мансура. Не сумел. Отставной полицейский слушал внимательно. Изредка уточнял предсказания приятеля подсказкой. Она располагала к откровенности. Этому Мансура научили в школе полиции. И бывший прапорщик пришёл к однозначному выводу. Откровения Асада способны объединить интерес дознавателя с их тщательным анализом.

Ицхак не снабдил Мансура конкретными инструкциями по выуживанию информации. Помогла интуиция, приправленная щепотью профессионализма. Намекнула, что «источнику» надо предоставить свободу. Отпустить на простор. Чтобы выговорился.

Вечером Асад позвонил Анвару. Заверил в благонадёжности кандидата. На следующий день Букия снова появился у Буза. Теперь по приглашению всей четвёрки. Встреча началась с братания. Мансур с первого взгляда распознал в земляках дилетантов. Не похожих на сознательных бунтарей или боевиков-террористов. И всё же ему пришлось притерпеться к фильтрации Анвара. Мари смотрел на гостя подозрительной осторожностью. Разговор повёл в щекотливом русле. Попросил рассказать подробно об отстранении от работы. И когда узнал, что речь шла о временном наказании, насторожился. Мансур, почувствовав прореху, постарался усилить партию так, чтобы выглядеть искренним. Распознать игру Букии Анвару не удалось. Он с подчёркнутым вниманием посмотрел на портрет Маана-второго.

— Я подробно изучал нашу историю, — подошёл он с другого бока, — утверждение, что у нас не было государства, ошибка. Было, но недолго. Например, в девятнадцатом веке. С тысячи девятьсот двадцать первого года по тридцать шестой. Пятнадцать лет. Мы, муахиддун, считались лучшими воинами всех времён и народов. Во время второй мировой войны англичане даже формировали бесстрашные эскадроны друзов. Как-никак, души наши бессмертны. Воин, погибший в бою, возрождается в чреве матери.

— Анвар, можно без патетики? Скажи прямо, зачем звал. Ты получишь правдивый ответ.

— Мне нравится твоя откровенность. И всё же… послушай. Три вещи отличают друза от иноверцев. Собственное достоинство. Уважение к другим. Ответственность за содеянное. Люди, не способные мечтать, упускают важные решения. Но правильный расчёт должен исключать меркантильность и месть. Что с нашей общиной? Во что превратили её сионисты? Недавно мы воспользовались правом протеста. Поднялись за справедливость. За сохранение родовых земель. И что? В итоге остались четверо против государства. Шейхи пошли на попятную. Без нашего ведома и согласия. Разве это в человеческой природе — предавать, ненавидеть, лгать? Надоело! Смертельно! Поверь, Мансур, скоро всё изменится! Без нашего участия ничто происходить не будет!

В последующие три дня «четвёрка» друзов переросла в «пятёрку». Встречи стали обычностью. Однако давно намеченный поход в сауну вдруг отменили, не объяснив причин. Ручеёк информации иссяк. Букия терялся в догадках. Анализировал свои поступки и поведение. Пытался понять, не допустил ли в высказываниях явных противоречий. Ничего предосудительного не вспомнил.

Водоразделом событий стало послание Абу Кишека. Содержащее дату, время, место и маршрутную карту операции. Анвар перезвонил друзьям. Срочно назначил встречу. Позднюю, в тот час, когда летние сумерки облачались в ночь. Велел не посвящать Мансура. Наоборот, предупредить о новом сроке банного отдыха. Друзья втайне надеялись, что «предприятие» сорвётся. Отменится из-за прорвы сложностей. Но вышло иначе.

К назначенному часу собрались у Буза. Мавр виновато повизгивал в будке. Пёс привык к участившимся визитам. Его нюх древнего старца кое-как справлялся с необязательной задачей.

Хнифас и Акель, словно сговорившись, выложили орехи и сладости. Анвар поставил на стол бутылку «Rеmy Martin». Коньяк пятилетней выдержки час назад подарили родственники астматика из соседнего мошава, небольшого кооперативного поселения. Мари подоспел как раз вовремя. Хозяин, малокровный страдалец, непроизвольно роняя слёзы, задыхался. Исходил кашлем. Таким натужным, будто собирался выблевать внутренности. Анвару удалось виртуозно снять приступ. Домашние вздохнули с облегчением. Супруга пациента, такая же тщедушная, как и муж, растроганно бормотала слова благодарности.

Когда расселись в гостиной, и Буз принёс из кухни поднос с чашками, Мари озабоченно развёл руками. Как будто случилось то, чего не могло быть.

— Дождались, — улыбнувшись, выдавил он, — Абу Кишек объявился… Ну, есть у нас пять дней на сборы.

Вялый тон прибавлял сомнения, рад ли Анвар известию. Нарушить молчание никто не решался. Оно и впрямь становилось уродливым. Акель очнулся первым.

— Может, свернёмся… И делу конец? — спросил он, безнадёжно заглянув в глаза Бузу. И нащупывая поддержку остальных. Асад отнёс вопрос лишь к себе. Расщедрился тремя.

— Халаби, ты спятил? Быть в шаге от удачи! От настоящего дела… Душа в пятки спряталась? Чего ты боишься?

Для Акеля это прозвучало пощёчиной. Но он устоял. Погасил вспышку бешенства.

— Да, я боюсь. За семью. За сына. За жену. За своё доброе имя. Даже за тебя, муахиддин… Предательства тоже боюсь. Своего и чужого.

— Так прими совет — стань перед иудеями на колени. Поцелуй их зад. Подари им свою землю, — изощрялся Буз, брызжа слюной и нелепо жестикулируя, — пусть тела предков перевернутся в гробу… Жену спровадь на заработки… Сына пусти рабом по миру… И дрожи дальше!

Халаби побелел. Кулаки сжались. Снова сдержал себя. В душе копошилось смущение. Не такой уж тупица этот Асад!

Ситуацию разрядил Анвар.

— А ты, Монир, что скажешь? — спросил он Хнифаса. Тот сжался в комок. Мешки под глазами набрякли сливами.

— Ума не приложу. У меня просто беда. Сыновьям надо дома строить. Где деньги взять? Кусок земли — всё, что есть. И ту хотят отобрать.

Он выругался. Анвар резко повернулся к Акелю.

— Гляди, брат! Предательство, говоришь? Разве тебя не предали? Разве не бросили на произвол, как кость на зубы собакам? Разве не пустили нас по миру! Четыре семьи! За что? За какие грехи? Где искать защиты?

Опровергать Мари было впустую. Некому и нечем.

— Ладно, — сказал Анвар, — пять дней ещё прожить надо. Будем готовиться. А дальше — посмотрим. Дать задний ход в любой момент успеем.