Хлеб с порохом - Борис Цеханович

– Только пешком, машину не пропускает.

– Ладно, – Музаев принял решение, – я пойду так. В деревне возьму машину и к вечеру вернусь обратно. Ты, Рамзан, машину отгони и могилы подготовь. Спасибо, командир, что не отказался мне помочь.

Музаев повернулся и подошел к старшему лейтенанту. Я знаком остановил Рамзана, а сам поспешно подошел к офицеру и чеченцу, чтобы, если у Музаева сейчас сдадут нервы, не допустить конфликта.

– Сынок, – чеченец вперил взгляд в офицера, – многое хочется тебе сказать, но ты не поймешь сейчас, может быть, поймешь, когда будешь постарше. Скажу только одно – не дай Бог тебе такого горя, как у меня.

Музаев махнул рукой и повернулся ко мне:

– Спасибо, товарищ майор, вас и ваших я не трону, – он развернулся и понуро побрел в сторону деревни.

Дождавшись, когда он скроется среди домов, мы развернули машины и поехали в сторону Лаха-Варанды.

В штабе, куда я приехал после того, как расстался с Рамзаном, царило оживление: из пункта постоянной дислокации позвонили и сказали, что через два дня вылетает борт с заменой для офицеров и прапорщиков полка – всего около ста восьмидесяти человек. Все бегали и суетились, подписывали акты списания и другие необходимые документы для передачи подразделений. На все это я смотрел спокойно и слегка свысока, так как уже знал, что заменщика мне не нашли, и когда найдут, тоже неизвестно. Прокрутившись целый день в штабе и в подразделениях обеспечения, я совершенно забыл про Музаева и вспомнил, только когда возвращался к себе после совещания, увидев на кладбище напротив мечети толпу чеченцев человек в сорок, которые опускали в могилу останки семьи Музаева. Сам он стоял среди громко причитающих женщин и, комкая в руках фуражку, смотрел на то, что осталось от близких. Услышав звук двигателя, все обернулись и стали недобрыми глазами смотреть на меня, сидящего на броне БРДМ, женщины прекратили причитать и тоже уставились на меня мокрыми и дикими глазами. Если бы взгляды могли убивать или зажигать, то не проехал бы живым и десяти метров, а так я словно плыл по воздуху, не чувствуя под собой машину, под этими ненавидящими взглядами, которые буквально пронзали меня, и только скрывшись за деревьями, смог перевести дыхание.

Вечером с докладом пришел Рамзан:

– Борис Геннадьевич, в деревню вместе с Музаевым приехали около ста человек, а основная масса жителей прибывает завтра к обеду. Это те, кто могут самостоятельно прибыть. Кто победнее, тех будем за счет деревни перевозить, и здесь нужна ваша помощь. Машины у нас есть, но вот с бензином проблемы. Нельзя ли через вас как-нибудь решить этот вопрос?

– Я завтра попытаюсь решить этот вопрос, но мне интересно знать, каким маршрутом прибудут жители и сколько их прибудет. Да и сколько нужно бензина, чтобы перевезти остальных людей?

– Нам на первый день нужно литров сто двадцать, а потом каждый день на нужды деревни по сорок литров. А приезжать люди будут со стороны Чишков. Есть договоренность о пропуске завтра до полутора тысяч человек. Да, кстати, хозяина машины, которую вы передали нам, мы вычислили. Музаев, когда сегодня был в Алхазурово, уже задал ему неприятные вопросы, почему его машина оказалась в нашей деревне, нагруженная чужими вещами.

– Слушай, Рамзан, раз о Музаеве разговор зашел, он свою месть на моих ребят не перенесет? В лес ведь он однозначно уйдет.

Рамзан пододвинулся ко мне:

– Борис Геннадьевич, с Музаевым я разговаривал, и не только я. Он сказал, что вреда своим уходом для деревни не принесет. И уйдет в отряд, который действует в другом районе. В принципе, наверно, для вас не секрет, что боевики вычисляют всеми способами фамилии и адреса летчиков. Платят любые деньги за любую информацию про них и больше всех их ненавидят.

Мы помолчали, а потом я спросил:

– Ну, а к нам как вы относитесь? Тоже, наверно, ненавидите?

Рамзан помолчал, посмотрел на меня и на весело суетящихся в отдалении замполита и техника. Они полчаса тому назад приехали из Грозного и привезли солидную сумму денег за сданные фисташки, а тут узнали, что послезавтра им приходит замена.

– Борис Геннадьевич, ведь эти летуны летят на очень большой высоте и кидают оттуда бомбы, ничем не рискуя, их ведь невозможно достать. Вот и с семьей Музаева: если бы самолет прилетел и отбомбился по деревне, даже если бы много было жертв среди селян, совершенно по-другому мирные жители все это бы восприняли. А так пролетел мимо и бросил одну бомбу: так, походя. У нас это ни у кого в голове не укладывается. Никто не может понять, зачем было на мирную деревню одну бомбу кидать? Ну, а что вы? Вы, как и боевики, рискуете, можно сказать, воюете по-честному: или они вас, или вы их. Поэтому к вам и нормальное отношение.

– Ладно, Рамзан, давай по делу поговорим. Раз у тебя основная часть жителей прибывает, то давай завтра же в шестнадцать часов проведем митинг у школы, где ты меня представишь и я, как комендант деревни, доведу свои требования, чтобы потом у нас не было друг к другу претензий.

Решив еще несколько насущных вопросов, мы разошлись.

Кирьянов и Карпук на вырученные деньги купили немного выпивки, колбасы, сыра, кофе и других продуктов. Степанов сгонял на второй блокпост, привез командиров второго и третьего взводов. Через полчаса мы старым составом сели за стол, новеньких приглашать не стали, и пусть не обижаются: то был наш коллектив, который сложился за эти пять месяцев, а их коллектив пусть складывает новый комбат.

К обеду следующего дня в деревне закипела жизнь. Проехавшись на БРДМ по улицам Лаха-Варанды, я увидел десятки грузовых и легковых машин, множество тележек, в которые были запряжены даже коровы, откуда выгружались домашние вещи и утварь. Все это активно заносилось в дома и складировалось во дворах. Всюду, где бы я ни проезжал, я видел обращенные на меня любопытные взгляды, как будто я был представителем совершенно другой цивилизации, а не их соотечественник. Хотя было и достаточно много весьма недружелюбных, злобных взглядов, которыми провожали проезжающую машину. Когда я вернулся на блокпост, то из-за заборов окраинных огородов частенько доносились крики «Аллах акбар!», что здорово нервировало моих солдат, особенно старослужащих, так как мы знали, что обычно после этого выкрика следовал выстрел. Но останавливало солдат от ответных действий то, что голоса были детские.

В течение часа я продумывал свое поведение на митинге и свои заявления, прекрасно понимая, что только жесткими требованиями на этом этапе я смогу держать обстановку под своим контролем.

Перед выездом на митинг я опять собрал всех офицеров:

– Так, ребята, сейчас мы проводим важное мероприятие. Батарее боевая готовность «Полная» – все на позициях, пока я не вернусь с митинга. Обстановка в деревне неясная, многие взбудоражены гибелью семьи своего односельчанина. Все, кто оставлял вещи, подсчитывают убытки от мародерства. Вполне возможно, боевики из Алхазурово тоже знают о митинге и постараются настроить жителей против нас, чтобы организовать как минимум провокацию, а может быть, они в этот момент постараются ударить по обоим блокпостам, поэтому всем ушки на макушке. От того, сумеем ли мы навязать свою волю деревне или нет, будет зависеть дальнейшая жизнь батареи на этих позициях. Если не сумеем, то в батарее будут раненые и убитые. Алексей Иванович, Игорь, едете со мной. БРДМ поставите на улице, я уже место присмотрел, оттуда хорошо простреливается вся площадь перед школой, где будет митинг. Я с себя сниму все оружие, оставлю только «свою» гранату и ракетницу. Если со мной что случится – бейте всех подряд и уходите. Все, ребята, через пять минут я выезжаю, остальные по местам.