Брестский мир. Ловушка Ленина для кайзеровской Германии - Ярослав Бутаков

Неужели Временное правительство недооценивало грозившую ему опасность? Почему оно не пыталось спасти себя перехватом у леворадикальных сил инициативы по заключению мира? Ответить на эти вопросы можно только рассматривая Временное правительство не как самостоятельный суверенный орган власти, а как инструмент служения классовым интересам, каким оно, впрочем, и было. Необходимо войти в положение не одной лишь политической элиты, но всего буржуазного класса России того времени. И даже не только одной России, учитывая тесную зависимость Временного правительства от западных союзников.

Впрочем, объяснить, почему Временное правительство неизменно отвергало идею заключения сепаратного мира, даже когда он остался единственным средством спасения власти, можно и без привлечения внешних причин. Для этого вполне достаточно было бы факторов внутренней политики.

В планы российских буржуазных лидеров накануне 1917 г. входила тихая смена власти путём дворцового переворота. Стихия народного бунта этим планам благоприятствовала лишь постольку, поскольку она помогала буржуазным лидерам встать у власти. Но с первых дней Февральской революции буржуазия должна была направить все силы на обуздание народной стихии и наведение порядка. Вряд ли Милюков сознательно лицемерил, когда в горячие дни Февраля говорил французскому послу: «Мы не хотели этой революции перед лицом неприятеля, я даже не предвидел её: она произошла без нас, по вине, по преступной вине императорского режима»[118]. Действительно, такой революции, как она произошла в феврале 1917 г., российская буржуазия не желала.

Поэтому следовало ограничить влияние Советов и других «внепланово возникших» органов «революционной демократии» (а лучше полностью их ликвидировать), установить вместо революционного двоевластия правительственное единовластие. Между тем реальная обстановка после Февраля этим замыслам не отвечала. Более того, массы становились всё радикальнее. Складывалась ситуация, чреватая для буржуазии потерей не только политической власти, но и имущественных привилегий.

Официальная политическая программа Временного правительства была нацелена на достижение общенационального консенсуса на платформе созыва Учредительного собрания. Если бы российская буржуазия на самом деле разделяла эту программу, то образ действий самого Временного правительства должен был быть совершенно иным, чем мы это видим в 1917 г. Ему следовало как можно раньше созвать Учредительное собрание, чтобы выбить почву из-под ног леворадикальных требований о передаче власти Советам. Очевидно, что свергнуть полновластное Учредительное собрание большевикам было бы значительно труднее, чем свергнуть Временное правительство. И вряд ли буржуазные лидеры недооценивали шансы большевиков на захват власти. Наоборот, многие из них считали выступление большевиков весьма желательным, так как оно дало бы законный повод раздавить леворадикальный авангард без юридических церемоний. Дело, очевидно, не только в недооценке угрозы большевизма, а ещё и в том, что переход власти к Учредительному собранию в 1917 г. не представлял собой приемлемого для российской буржуазии исхода революции.

Простой расчёт народных симпатий в 1917 г. показывал, что большинство в Учредительном собрании обеспечено за партией эсеров. Для российской буржуазии и эта партия была слишком леворадикальной, особенно если речь шла не об отдельных её вождях, а о рядовой партийной массе. Эсеры в Учредительном собрании вполне были в состоянии поставить вопрос о социализации земли. В этом они были бы всецело поддержаны большевиками, будь те к моменту созыва Учредительного собрания не партией власти, а оппозицией. Буржуазия в лице партии кадетов могла рассчитывать лишь на слабое меньшинство в Учредительном собрании.

Поэтому переход власти к такому Учредительному собранию никоим образом не отвечал планам буржуазии. Поэтому-то она всячески стремилась отсрочить его созыв, если не удастся совсем его не допустить. В первых декларациях Временного правительства говорилось лишь о грядущих выборах в Учредительное собрание на основе всеобщего и равного для мужчин и женщин избирательного права. Но ничего не упоминалось о сроках этих выборов. Во время очередного кризиса власти в июне 1917 г. Временное правительство пообещало провести выборы 17 сентября. Однако уже в августе, когда положение правительства представлялось прочным, выборы были отложены до ноября. Слова нефтяного магната С.Г. Лианозова о том, что «если Учредительное собрание проявит какие-либо утопические тенденции, его можно будет разогнать силой оружия»[119], были выражением настроений достаточно широких торгово-промышленных и финансовых кругов.

Если полагать, что российская буржуазия старалась довести революцию до «конституционного» завершения на Учредительном собрании, многое в её действиях между Февралём и Октябрём 1917 г. выглядит нелогичным. Если же принять, что в её планы как раз входило не допустить демократического выявления воли народа, всё встаёт на своё место. Доказательством, хоть и задним числом, намерений буржуазии в 1917 г. служат её действия в 1918 г… 18 ноября 1918 г.[120] в Омске и Уфе белогвардейские отряды самочинно разогнали законно избранное годом ранее Учредительное собрание и созданные им органы власти, арестовали многих социалистов — министров и депутатов. Была установлена военная диктатура А.В. Колчака. Месяц спустя девятеро из арестованных были убиты без суда и следствия своими тюремщиками.

Таким образом, реальная политическая стратегия российской буржуазии в 1917 г. предусматривала создание в стране обстановки, оправдывающей введение военной диктатуры. «На смену царизму шла диктатура крупного капитала в её наиболее жёсткой форме — то, что по нынешней терминологии именуется тоталитаризмом, а тогда называлось просто военной диктатурой»[121]. Ибо только таким путём буржуазия могла обезопасить своё господствующее положение. Средний путь — установление по форме буржуазно-демократической республики — для этого не годился, ибо, при имевшихся тогда народных настроениях, не гарантировал от принятия «органом народной воли» законов, направленных на экспроприацию класса собственников.

Приняв во внимание этот основной фактор, становится понятнее «непрактичное» на первый взгляд отношение Временного правительства к вопросу о войне и мире. Конкретные предложения мира Временным правительством, будь они сделаны, во многом выбили бы почву из-под ног леворадикальной пропаганды. Но их так и не последовало.

Отчего же? Да, шаги к миру дали бы возможность буржуазному правительству упрочить своё влияние на народ. Но было ясно, что это могло стать только паллиативной мерой. Через некоторое время после окончания войны и демобилизации армии, когда солдаты вернулись бы по домам, с ещё большей остротой встал бы вопрос социальных реформ. От него было не отвертеться. И здесь снова возникала дилемма: удовлетворять народ или подавлять его диктаторским сапогом? В социальных реформах буржуазия не без оснований видела только разжигание ещё больших аппетитов у низов. Следовательно, по-любому оставался только путь военной диктатуры. Но в мирное время ввести её было труднее, чем во время войны! Стало быть, продолжение войны было жизненно необходимо правящему классу в первую очередь для оправдания диктатуры нуждами национальной обороны!