Занимательная медицина. Средние века - Станислав Венгловский

Что касается человеческих пациентов, которым предстояла довольно сложная операция, то в подобии забойщиков выступали те же коновалы, мясники, живодеры, а то и просто опытные палачи, которые отлично ведали, отчего человек вдруг теряет сознание. Во всяком случае, в этом деле они разбирались не хуже известных нам средневековых хирургов.

Хирурги же, со временем, стали замечать, что довольно ощутительные потери крови также на руку им: обескровленный человек частенько оказывается в состоянии прострации. Он слабо, а то и совсем не реагирует на любую боль. Хирурги стали добиваться потери крови у пациента каким-нибудь искусственным путем, благо кровопускание, как известно, во все времена выступало в качестве универсального средства при излечении болезней в любом человеческом возрасте, и его приемами безукоризненно владели почти все медики.

Гораздо проще было справиться с болью в конечности, будь то рука или нога. Чтобы лишить любой потребный орган чувствительности, – достаточно было туго перевязать его, наложить на него жгут.

Правда, вскоре при этом было замечено, что указанный жгут довольно опасно продержать дольше определенного срока. Да и после снятия жгута становилось нисколько не легче ни пациенту, ни лечащему его врачу: боль возвращалась с новой, чудовищной быстротой и силой и была способна породить уже более чем запоздалый, тот же болевой шок.

Все это требовало осторожности и тонкого понимания каждой конкретной ситуации.

В случае предстоящих несложных операций, при возникновении острой необходимости, проблема решалась значительно проще: пациент попадал в руки дюжих помощников хирурга, которые надежно удерживали его в неподвижном состоянии до тех пор, пока в этом была потребная необходимость. Они нисколько не обращали внимания ни на какие стенания и на самые сильные крики.

В задачи хирурга, при любых условиях проведения оперативного вмешательства, входило сделать все от него зависящее как можно быстрее, – этим они, хирурги, как раз и ценились в первую очередь. Дюжие помощники тоже, зачастую, не обладали железными нервами. Они оглушали себя, кто вином, кто каким-то иным надлежащим снадобьем, – иначе как было выдержать весь этот ад на протяжении столь длительного времени? Они безропотно держали оперируемого пациента, в лучшем случае – только молились за его душу[15].

Конечно, душераздирающие крики несчастных, даже удерживаемых силой, с зажатыми порою ртами, – все-таки представляли собою проблему если не для хирургов и их помощников непосредственно, то все-таки влияли на хирургов каким-то косвенным образом. Несмолкаемые стоны и визг оперируемых бросали тень и на самого хирурга, вызывали сомнения в его компетентности и умении, в виртуозности его рук. Мало того, что подобные крики отпугивали других возможных пациентов, – их порою не в силах было выносить даже очень уравновешенному человеку, обладателю крепких нервов…

Что оставалось делать?

Хорошо, конечно, если случалось проводить операцию под грохот многотысячного сражения, в котором участвовала конница, но особенно – если в дело вступала грохочущая артиллерия, что, конечно, стало возможным только с наступлением эры огнестрельного оружия. Кто мог услышать тогда крики оперируемого солдата при непрерывной канонаде, при никогда не стихающем барабанном бое? Да если и услышит кто-нибудь, то вряд ли он обратит на это достойное внимание, будучи неустанно занят другими звуками и криками, куда более грозными и более опасными?

Но подобные моменты все-таки выпадали нечасто и не могли быть продолжительными.

Выручал также мощный гул леса, выручал рокот неутомимых морских волн.

Хорошо было также хирургу, оказавшемуся под крышей какой-нибудь крупной больницы, госпиталя. При них, как правило, возводилось церковное здание, а при церкви высилась более или менее стройная колокольня, в которой имелся колокол, и чем крупнее он был, тем нужнее казался хирургам. Чтобы заглушить стоны и крики, достаточно было только дать побольше денег на угощение очень покладистым в таких случаях звонарям.

Как видим, страшные неудобства от болевых ощущений оперируемых пациентов испытывали многие люди, лишь каким-либо образом причастные к медицине. В результате получалось так, что даже те, кто считал все боли неотделимыми от ножа в руках у хирурга, – даже они, в конце концов, надеялись на что-то лучшее в будущем. Они полагали, что когда-нибудь да удастся все-таки отыскать сильное, всепобеждающее обезболивающее средство, которое и решит все накопившиеся проблемы, что наконец – то будет найдено нечто такое, над изобретением чего веками бьются алхимики, отыскивая, скажем, какой – то сильнодействующий философский камень, панацею от всех болезней и страданий, а не только от невыносимой боли.

Попыток ввести в обиход явление, которое мы теперь называем емким словом «наркоз», отыскать в природе некое вещество, растение, даже какое-то искусственно сотворенное средство, вызывающее в человеке указанное состояние, – насчитывалось немало. И хотя они все, как правило, оборачивались ничем, однако подобная идея уже давно витала в атмосфере, и для обозначения ее предполагаемых результатов существовало даже соответствующее им слово – именно наркоз.

Первоисточником для термина «наркоз», под которым ныне понимают «общее обезболивание, потерю чувствительности, вызванную искусственным образом», – послужил когда – то древнегреческий глагол ναρκάω (цепенею), что в переводе на русский язык, вкупе с древнегреческим же именем существительным νάρκη, равнозначным русским понятиям «судороги, оцепенение, онемение» – и означает это как раз некое подобное состояние. Здесь необходимо также добавить, что одновременно это слово служило названием для определенной морской рыбы, некоего морского электрического ската, соприкосновение с которым вызывало у человека именно такое вот состояние.

В том же словарном ряду стоит и более позднее древнегреческое имя прилагательное ναρκοτικός – что в переводе на русский язык означает: «похожий на оцепенение», «подобный оцепенению или же им сопровождаемый». Ему соответствует также заимствованное из древнегреческого языка латинское имя существительное narce – «оглушение», «оцепенение». На базе всех перечисленных слов возникли позднелатинское имя существительное narcosis и латинское имя прилагательное narcoticus – для обозначения состояния организма и для характеристики средства, вызывающего подобное состояние.

Интересно отметить, что в словарях русского языка слово «наркоз» зафиксировали только в 1898 году, когда общее обезболивание стало уже повсеместным приемом в медицинской практике в нашем отечестве. Да и само это слово употреблялось нашими предками задолго до указанной даты, будучи уже давно позаимствованным из Западной Европы, тогда как имя прилагательное «наркотический» появилось в наших словарях еще в 1804 году, когда о каких-то наркотических средствах еще только мечталось во всем мире.