Закодированный - Алексей Слаповский

И Мартынов, человек опытный, это увидел.

– Мне кажется, ты что-то темнишь?

Удочеренко кашлянул:

– Нам бы отдельно поговорить, Виктор Павлович.

– Говори при ней!

– Не стесняетесь? Тогда, значит, ошибка вышла.

– Какая еще ошибка?

– Лейтенант тут меня навещал. Харченко. Сказал, что деятельность этого самого Георгия незаконная, вредная, но формально он прицепиться не может. И что будто бы вы тоже заинтересованы, чтобы эту деятельность прекратить.

– Я?

– Да. Ну, не прямо сказал, а… Вы это умеете…

– Кто – мы?

– Он. Умеет. Сказал, что надеется на содействие правоохранительным органам со стороны гражданских структур. Я подумал, что понял его правильно.

– Ты его понял неправильно! – отрезал Мартынов. – Я об этом первый раз слышу вообще!

– Тогда… Тогда извините, – сказал Удочеренко Ренате.

– А что мне ваши извинения? Там порушено все.

Мартынов приговорил:

– Посылаешь туда людей и восстанавливаешь, как было! В течение срока двух дней! Понял?

– Два дня – это…

– Что? Много?

– Да нет, хватит…

После этого вернулись в отдел. Мартынов попросил Ренату подождать во дворе (соблюдал все-таки приватность внутренней милицейской жизни, думал о чести мундира), а через две-три минуты во дворе появился красный Харченко и сказал:

– Не могла прямо ко мне прийти? Свои же люди!

– Да? А ты своих людей обгаживаешь – это как?

– Может, я тебя к нему ревную? – попытался отшутиться Харченко.

Тут на крыльцо отдела вышел Мартынов.

Харченко вытянулся и четко произнес:

– Гражданка Ледозарова, приношу вам свои извинения за необдуманные действия!

Мартынов удовлетворенно кивнул.

Рената уехала, а Мартынов, желая объяснить, что вынудил подчиненного унизиться для его же пользы, произнес небольшую задушевную речь:

– В жизни, Виталя, как в природе, естественный отбор. И если с зайцами или, допустим, косулями, все ясно – кто больной, слабый, того и съедят, то как, допустим, с волками, если их есть некому? С ними, Виталя, так: погибает тот, кто полез на добычу не по зубам. К лошади, допустим, подскочил, а она его копытом, или к быку, а он его рогом. Рассчитывать силы надо, Виталя, дружески тебе говорю! С этой Ренатой сам Тудыткин на Дне города под ручку прохаживался, ты соображай!

23

В обещанный срок работники, присланные Удочеренко, под руководством Георгия все исправили и восстановили.

– Ты могущественная женщина, я смотрю, – сказал Георгий Ренате.

– А то! Коктейль вечером выпьем – за здоровье могущественной женщины?

– Работы много.

Рената обиделась, но не подала вида. И вдруг предложила:

– А давай к моей маме заглянем? Она тоже хочет возле дома порядок навести. Посмотришь.

Мать ее, Ирина Сергеевна, намеревалась последовать примеру дочери и что-то такое устроить возле своего небольшого дома, примыкающего к зданию ветлечебницы (само здание было городское, арендованное). Но Ренате еще хотелось просто их познакомить. Показать матери первого мужчину, вызвавшего ее интерес, и узнать ее мнение.

Мнение было самое положительное: Ирина Сергеевна, белокурая полная дама, показывая Георгию подворье и слушая его рассуждения, начала как-то по-особенному тоненько произносить шипящие звуки (это называют обычно неприятным и несправедливым словом «сюсюканье»), что бывало с ней крайне редко – она отличалось взыскательностью и придирчивостью не меньшей, чем дочь, поэтому и прожила в браке всего три года и больше в эти эксперименты не пускалась.

– Как он тебе? – потихоньку спросила Рената.

– Годится, – сказала Ирина Сергеевна. И это было высшей похвалой в ее устах.

А Георгий, осматривая территорию и рассуждая, все к чему-то принюхивался.

– Это от клиники наносит, – объяснила Ирина Сергеевна, заметив его реакцию. – И зверинец тут небольшой у меня.

– Где? – заинтересовался Георгий.

Ирина Сергеевна рада была показать свой зверинец – деревянное строение в глубине двора. Вела туда и рассказывала:

– По случаю все образовалось. Сперва один чудак крокодила завел. Пока был маленький – играл с ним, а когда тот ему чуть руку не оттяпал, выбросил на улицу в феврале. Хорошо, что мне позвонили. Еле выходила. Потом лису ребята принесли, напуганную, раненую. Тоже оставила. Енот живет, удавчик, две мартышки. Сброд всякий. Но я их люблю.

– Это что, – сказала Рената, – я знаю в Москве одного: купил четыре этажа в обычном доме, то есть квартиры друг над другом, и устроил дельфинарий. Жильцы жалуются, боятся – дом рухнет. А ему по фигу. Говорит: нет такого закона, что я из своей личной жилплощади не могу дельфинарий сделать. Не протекает – и будьте довольны, а протечет – отвечу!

Георгий осматривал зоопарк со странной какой-то жадностью. Вдыхал запах, не очень приятный для постороннего человека, подолгу, как на давних друзей, с которыми давно не виделся, смотрел на удава, мартышек, лису. Особенно долго стоял у клетки с крокодилом. Крокодил, ставший уже матерой гадиной, неподвижно лежал в лохани с водой, закрыв глаза и сомкнув убийственные челюсти.

Он словно почувствовал взгляд Георгия: приоткрыл мертвые глаза, шевельнул слегка хвостом и начал приоткрывать пасть. Рената вскрикнула:

– Жуть какая! А чем ты кормишь его, мам?

– Куры, кролики.

– Никогда этого не понимала: держать одно животное, чтобы ему других скармливать.

– Природа так устроена, – улыбнулась Ирина Сергеевна.

Георгий тоже улыбался и бормотал:

– Красавец ты мой… Умница ты моя…

И даже начал тянуть руку сквозь прутья решетки, чтобы погладить крокодила. Тот замер и приготовился.

Рената испугалась и оттолкнула Георгия от клетки:

– Ты что? С ума сошел?

– Любите животных? – спросила Ирина Сергеевна.

– Не знаю… Похоже, да…

После этого они пошли пить чай. Георгий заинтересованно расспрашивал Ирину Сергеевну о животных, чем окончательно растопил ее сердце.

Уходили поздно.

Ирина Сергеевна, улучив момент, шепнула дочери:

– Не будь дурой, не упусти! Таких мужиков – один на миллион!

– Да сама знаю!

В машине Рената сказала Георгию:

– Ты, наверно, ветеринарный врач был. Или в цирке укротителем работал.

– Очень может быть…