Дело о Медвежьем посохе - Георгий Персиков

– Вот оно! Вспомнил, что меня так терзало! – Родин хлопнул себя по лбу и тут же пожалел об этом – сотрясенная голова все еще болела. – Я тоже видел, что Сила стрелял в ребенка! Но как же он мог промахнуться? О его меткости легенды ходят! Говорят, он вообще денег на пропитание может круглый год не тратить – употребляет в пищу только убоину да лесные коренья…

– Думаю, дело в мальчике. Заговоренный он какой-то, точно тебе говорю. Сколько времени он провел один в сахалинском лесу, и ничего с ним не приключилось. А ведь не каждый взрослый человек сюда отважится зайти в одиночку… Ты вон с компанией пришел, и то на неприятности нарвался. Мы же видели, как твои бедовые компаньоны тебя по голове огрели и бросили медведю на съедение. Я подумала… – Ася замялась, опустила глаза и тихим голосом произнесла: – Подумала, спасу тебя, а ты в благодарность за это спасешь меня – поможешь доказать, что я мужа не убивала, восстановишь мое доброе имя. Знаешь, я ведь все эти годы тебя вспоминала. Помнишь, как впервые тебя увидела на катке?

Конечно же, Родин помнил тот волшебный вечер накануне Рождества. Снег валил крупными хлопьями, залепляя глаза и растекаясь холодными лужицами за шиворотом, и казалось, что вся Москва в этот вечер собралась на Патриарших прудах. Георгий сразу заприметил в шумной, опьяненной весельем толпе скромную девушку с белой муфточкой. Девушка нарезала неуверенные круги, то и дело заезжая на дорожку для конькобежцев. Один из этих стремительных гонщиков пролетел, выпуская клубы пара, совсем близко от нее и едва не сбил с ног. Ася закружилась, как волчок, и, потеряв равновесие, упала… Упала прямо в объятия Родина, охнула, покраснела и премило округлила свои ореховые глаза. Он водрузил девушку обратно на лед, галантно подал локоть, и через пару кругов вдвоем они оба поняли, что это случайное знакомство было не что иное, как настоящее рождественское чудо…

А теперь они находились на краю света в Богом забытом лесу и в самом незавидном положении. Он – с разбитой головой, она – с разбитым сердцем и к тому же в статусе беглой каторжанки.

– Ох, Асенька, натворила ты дел… А сейчас-то вы куда меня волочете?

– Пока я сооружала волокушу, мальчик на земле нарисовал медведя и сказал, что надо идти – к нему. Это значит к айнам, у них тут деревушка неподалеку, а медведь – их священное животное.

– Как сказал? Он же немой.

– Я его голос в своей голове слышу, хочешь – верь, хочешь – нет. – Оболонская пожала плечами, а сам япончик закивал и указал пальцем вглубь леса – туда, мол.

В планы Родина никак не входило посещение деревни коренных жителей островов, однако же он понимал, что в таком состоянии, да еще и с беглой каторжанкой и мальчишкой, за которым охотится весь Сахалин, возвращаться в город опасно. Тем более что ему нужно было все хорошенько обдумать: кто выкрал япончика, как он убежал, кто убил агентов и зачем его огрели по голове, но оставили в живых?

– Вот что, – деловито сказал он, – я вполне в состоянии передвигаться самостоятельно. Ведите меня к вашим айнам, а волокушу бросим здесь, а не то по ее следам нас найдут уже к рассвету.

С этими словами Родин встал, но мир тут же перевернулся, и снова стало темно.

Путь через тайгу лежал долгий и опасный. Среди могучих лиственниц царил рассеянный полумрак. Тропинка то и дело исчезала, и, когда появлялась вновь, не было уверенности – та же самая ли это стежка. Родин очнулся на спуске с последней сопки.

Сколько до этого перевалов пришлось преодолеть его спасителям, он и предположить бы не сумел. Однако солнце висело уже низко – то ли день прошел, то ли целые сутки, то ли уже несколько смен тьмы и света произошло. Он попытался было повернуться, но тело его не слушалось. Даже пальцем пошевелить не получалось! «Боже мой, уж не паралич ли меня разбил? Неужели поврежден позвоночник?» – тревожные думки острым шилом пронзали склизкую вялую кашу его мыслей. Он сморгнул и вспомнил, что уже приходил в сознание и даже беседовал с Оболонской.

– Ася! Далеко ли мы? – слабым голосом обратился он к женской спине, смутно проступающей впереди.

– Пришел в себя? Господи, радость-то какая! – Волокуша остановилась, и две пары глаз заплясали перед расфокусированным взором раненого. – Потерпи еще чуточку, милый, – мы уже совсем рядом с нужным местом. Вот только с сопочки этой надо спуститься. И все, нам помогут!

Родин слабо улыбнулся и опустил затылок обратно на еловые лапы. Мимо проплывали скалы, поздняя зелень кустов, чехарда древесных колонн – от этого сладко кружилась голова, и сознание норовило снова ускользнуть в заманчивое небытие. Однако доктор не давал себе расслабиться: «Мне надо понять, куда мы движемся. Если к каким-то людям, я не хочу предстать перед ними кулем с мукой!» Он кусал губы, пытался поочередно пошевелить пальцами на руках и ногах и даже начал мурлыкать под нос протяжную казачью песню. Неожиданно Георгий почувствовал, что спуск наконец-то завершился. «Спустились в долину, молодцы они оба – сдюжили!» Через пару сотен шагов лес поредел, и вскоре окончательно выдохшиеся мальчонка и молодая женщина выволокли раненого на просторную опушку.

Небольшая деревня весьма странного облика открылась перед чумазыми и обессилевшими путниками. Деревянные дома на невысоких сваях соседствовали с крошечными травяными хижинами. Центр деревни занимала площадь с несколькими идолами из цельных лиственничных стволов. А рядом с ними стояла клетка, в которой шевелилось нечто огромное. К Оболонской подошел бородатый рослый мужчина в узорчатом халате и выглядывающих из-под него облегающих коротких штанах. Он что-то негромко спросил. Она, облегченно улыбаясь, коротко ответила. Мужчина очень внимательно посмотрел на мальчика, кивнул. Затем взмахом руки подозвал троих парней, почтительно державшихся в отдалении, и гортанным голосом распорядился на неведомом Родину языке. Его бережно подняли с волокуши и бегом понесли к травяной хижине, стоявшей на краю деревни. В этот-то момент сознание Георгия вновь выключилось…

Очнулся он глубокой ночью. Едкий запах щекотал ноздри, а в уши вливался монотонный гул. Родин чихнул и тряхнул головой, как молодой пес. Не сразу до него дошло: «Боже, я снова могу двигаться – какое счастье!» Он попытался подняться, опираясь на руку, но источник гула шевельнулся и без лишних пререканий уложил его обратно. Георгий увидел, что старец с невероятно густой бородой и длинными вислыми усами грозит ему пальцем, продолжая монотонным речитативом бормотать слова на непонятном языке. «Ясно, это лекарь или шаман лесного племени. А скорее всего – единый в двух лицах, – догадался Родин. – Не буду мешать коллеге-медику ставить меня на ноги. Лучше понаблюдаю – когда еще такая возможность представится!»

Шаман, сдвинув кустистые брови, более не обращал внимания на своего пациента. Он погрузился в прострацию и тихонько напевал, то повышая голос до уровня негромкого разговора, то понижая до еле различимого шепота. Родин внимательно разглядывал лицо лекаря. В неверном свете лучин можно было различить, что кожа его значительно светлее, нежели у гиляков, корейцев и большинства японцев. Могучие усы были перевязаны темно-красными ленточками, а пышная борода тщательно расчесана. Одет он был в необъятных размеров медвежью шкуру, причем голова зверя выполняла роль капюшона.