Желтоглазые крокодилы - Катрин Панколь

— Что вы не заметили?

— Что вы ждете ребеночка. Я так вам завидую! Мы с мужем пытаемся уже три года, и ничего не получается…

Жозефина обомлела. Потом опустила глаза на свой выпирающий живот и покраснела. Она, конечно, не стала разуверять эту женщину, которая была с ней так мила… просто отвернулась и поплелась к кабинке, тяжело волоча ноги.

Роллон и Вильгельм Завоеватель прошли мимо, не удостоив ее взглядом. Прачка Арлетт расхохоталась ей в лицо и обрызгала водой из корыта…

В соседней кабинке Зоэ размышляла над словами Александра.

Нельзя, чтоб Ирис и Филипп разводились! Это единственное, что ей оставалось от семьи: дядя и тетя. Она не знала никого из родственников отца. У меня нет семьи, когда-то шептал отец, шутливо кусая ее за шею, вы — моя семья. Вот уже полгода они не видели Анриетту. У твоей мамы с ней небольшие разногласия, объяснила Ирис, когда она спросила почему. Зоэ скучала по Шефу: она обожала сидеть у него на коленях и слушать рассказы о том, как он был бедным маленьким мальчиком, как рос на парижских улицах, за гроши чистил камины и вставлял разбитые стекла.

Нужно придумать гениальный план, чтобы Ирис и Филипп не расстались, нужно поговорить об этом с Максом Бартийе. Широкая улыбка осветила ее лицо. Макс Бартийе! Они вдвоем горы могут свернуть! Он научил ее многим интересным вещам. Благодаря ему она уже не такая мокрая курица, как раньше. Тут она услышала беспокойный голос спешившей Жозефины: мать искала ее. «Иду, мама, иду…» — крикнула в ответ Зоэ.

Антуан Кортес проснулся от дикого визга. Милена, вцепившись в него и дрожа как осиновый лист, указывала пальцем куда-то на пол.

— Антуан! Смотри! Вон там! Там!

Она прижалась к нему — лицо перекошено, глаза округлились от ужаса.

— Ааааааа! Антуан, сделай что-нибудь!

Антуан мучительно пытался проснуться. Хотя он жил в Крокопарке уже четвертый месяц, каждое утро, услышав звон будильника, он спросонья искал взглядом занавески своей комнаты в Курбевуа и тупо смотрел на лежащую рядом Милену, удивляясь, где же Жозефина в своей белой ночнушке с голубыми незабудками, где девочки, почему они не прыгают по кровати с криками «Вставай, пап! Вставай!» Каждое утро ему приходилось мучительно вспоминать все, что случилось. «Так, я в Крокопарке, на восточном побережье Кении, между Малинди и Момбасой, я развожу крокодилов для большой китайской фирмы! Я бросил жену и дочек». Надо было мысленно проговорить это. Бросил жену и дочек… Раньше… Раньше он часто уезжал, но всегда возвращался. Его отлучки сменялись коротким отпуском дома. «А сейчас, — повторял Антуан, — сейчас я развожу крокодилов и стану богатым, богатым, богатым… Когда я удвою оборот, мои капиталы вырастут вдвое. Последуют новые деловые предложения, и я буду выбирать, покуривая толстую сигару, то из них, которое позволит мне стать еще богаче! Потом я вернусь во Францию. Я сторицей отплачу Жозефине за ее заботу о детях, одену девочек, как маленьких русских княгинь, каждой куплю по квартире и — корабль, плыви! — мы будем счастливым обеспеченным семейством».

Когда он станет богатым…

Но сегодня ему не дали помечтать. Милена дрыгала ногами, все белье с постели свалилось на пол. Он поискал глазами будильник: половина шестого!

Обычно будильник звонил в шесть, и ровно в семь мистер Ли выстраивал команду рабочих, которые должны были трудиться до трех. Без перерыва. На плантациях Крокопарка работа кипела круглые сутки: сто двенадцать рабочих были разделены на три команды в соответствии со старым как мир принципом Тейлора[8]. Когда Антуан уговаривал мистера Ли установить какие-то перерывы для рабочих, то всегда слышал в ответ: «But sir, mister Taylor said…»,[9]и понимал, что спорить с ним бесполезно. Невзирая на жару, сырость и тяжкий труд, китайцы не сбивались с ритма. Из них больше половины были женаты. Жили они в глинобитных домиках. Пятнадцать дней отпуска в год, и ни днем больше, никакого профсоюза, который бы мог защитить их права, семидесятичасовая рабочая неделя, сто евро в месяц плюс жилье и питание.

«Good salary, mister Cortes, good salary. People are happy here! Very happy! They come from China to work here! You don’t change the organization, very bad idea!»[10]

Антуан заткнулся.

И вот каждое утро он принимал душ, брился, одевался и спускался позавтракать; завтрак готовил Понг, его бой, который, чтоб сделать ему приятное, выучил несколько французских слов и приветствовал его: «Как сипалёсь, миситер Тонио, халясё сипалёсь? Breakfast is ready!»[11]Милена еще спала под москитной сеткой. В семь часов Антуан стоял рядом с мистером Ли перед шеренгой рабочих, стоявших по стойке смирно в ожидании своих листков с разнарядкой на день. Прямые, как палочки благовоний, ножки торчат из громадных шорт, подбородки вздернуты к небу, на губах вечная улыбка и единственный ответ: «yes, sir!».[12]

Что-то сегодня шло не так, как всегда. Антуан, сделав усилие, пробудился.

— Что стряслось, дорогая? Тебе приснился страшный сон?

— Это не сон! Антуан, смотри… Вон там… Он лизнул мне руку.

На плантации не было ни собаки, ни кошки: китайцы их не любили, и в конце концов бросали на растерзание крокодилам. Милена подобрала котенка на пляже в Малинди, чудесного белого котенка с острыми черными ушками. Она назвала его Кис и купила ему беленький ошейник из ракушек. Ошейник вскоре нашли: он плавал в реке, кишащей крокодилами. Милен рыдала в ужасе: «Антуан, котенок погиб! Они его сожрали».

— Засыпай, дорогая, еще рано…

Милена вонзила ногти в шею Антуана, чтобы он наконец проснулся. Он тряхнул головой, протер глаза и, склонившись над плечом Милены, заметил на полу длинного жирного лоснящегося крокодила, который внимательно смотрел на него своими желтыми глазами.

— Ох, — выдавил он, — и правда… У нас проблемы. Не двигайся, Милена, главное, не двигайся! Крокодил может броситься, если ты пошевелишься. А если будешь неподвижна, он тебя не тронет.

— Да ведь он только на нас и смотрит!

— Пока мы не шевелимся, мы его друзья.

Антуан оглядел зверя, который тоже изучал его своими узкими желтыми щелочками. Он вздрогнул. Милена почувствовала, тряхнула его.

— Антуан, он сейчас нас сожрет!

— Да нет, — сказал Антуан, чтобы ее успокоить. — Не сожрет.