Хоровод воды - Сергей Юрьевич Кузнецов

– Не то слово, – отвечает Никита. – Ты знаешь, как она кончает? Это какой-то фейерверк просто! Я никогда такого не видел. Я даже не думал, что могу вот так вот… вот такое вот с женщиной делать! Она становится совсем другой, когда кончает, представляешь? Будто ей не двадцать с чем-то, а тысяча, десять тысяч лет! Будто она такая древняя глубоководная богиня, такая женщина из омута. Знаешь, мне в такие минуты даже кажется, что я – индийский факир, ну который вызывает кобру из кувшина. Играет на дудке и боится остановиться.

– Ага, – говорит Костя, – на флейте. Яшмовой или как там? Я-то давно понял, что в тебе скрыты самые удивительные возможности. Само собой, не только по части хера.

– Да ладно тебе, – отмахивается Никита.

– Честное слово! Начать дело с нуля в 2002-м, без стартового капитала, даже без опыта – это фантастика. И так раскрутиться! Поверь мне, через год-другой будет у тебя и шофер, и охранник, и девки новые, чтобы кончать с фейерверками! Короче, старик, я тобой горжусь.

– Знаешь, – отвечает Никита, надевая свитер, – все же оказалось легко. Я просто понял в какой-то момент, что каждый получает ровно столько, сколько готов потянуть. Говоришь себе: я отвечаю вот за это и за то – идешь и делаешь. И все под контролем, со всем справляешься. Если бы я это не в 2002-м понял, а лет за десять до того, я бы, наверное, совсем по-другому жил сейчас.

– Да, старик, – говорит Костя и щелчком отправляет сигарету в раковину, – если так, то я не только тобой горжусь, но даже тебе завидую.

– Почему?

– Ты вот бизнесом всего пару лет занимаешься, а говоришь, что со всем можешь справиться. А я в деле пятнадцать лет – и все время мне кажется, что я только чудом до сих пор жив. И кончиться это может в любой момент. – Он смотрит на изумленного Никиту и добавляет: – Я тебе раньше не говорил?

Никогда не поймешь – шутит он или всерьез.

Дома Никита рассказывает Маше про Костю, говорит не замолкая, снимает джинсы, стаскивает рубашку через голову. Представляешь, он мне сказал, что все время боится! Все эти годы! Никогда бы не подумал! – и тут замечает: Маша внимательно смотрит на его плечо. Никита поворачивается к зеркалу – ну так и есть: засос. Куда, блин, Костя смотрел! Если Маша спросит, совру, что ударился.

Но Маша не спрашивает: по-прежнему неподвижно сидит в своем кресле, глядит в одну точку, как раз туда, где только что было Никитино плечо.

Может, не заметила?

Когда-то мама Таня была самой красивой на свете. Аня, которую бабушка называла Эльвирой, любила по утрам смотреть, как мама сидит перед маленьким зеркальцем, красит губы, подводит брови, специальной щеточкой проходится по ресницам – и они становятся еще длинней.

Аня знала: мама работает в министерстве, это важная работа, мама должна выглядеть хорошо. Значит, нужно сидеть тихонько, не толкать под руку, смотреть молча.

Ей казалось, работа в министерстве – самая важная работа. До шести лет она была уверена, что мама – министр. Кто же еще может работать в министерстве? Так она думала, пока в детском саду – а теперь, дети, расскажите, кем работают ваши родители, – противный белобрысый Мишка не поднял ее на смех: министр, ха, да у министра должна быть «Волга», у Эли что, есть «Волга»? У нее даже «запорожца» нет! Она хотела подбежать и дать ему в глаз, но маленький Олег, которого Эля (будущая Аня) раньше не замечала, подскочил первый и хлопнул Мишку по голове кубиком с буквой Л.

Мишка зарыдал, воспитательница поставила Олега в угол – и Эля как вежливая девочка подошла к нему и сказала спасибо и на всякий случай добавила, что если бы Мишке врезала она, его бы уже на скорой увезли, вот! – но запомнила не это, а как было обидно, когда подняли на смех, будто смеялись не над ней, а над мамой.

Мама, правда, тоже смеялась вечером, погладила по голове, назвала Анечкой, поцеловала и сказала, что у нее, конечно, важная работа, но не такая, как у министра: она секретарь и следит, чтобы все бумаги были в порядке. Аня была немного разочарована, но когда наутро мама снова села перед зеркалом, успокоилась – министр или секретарь, какая разница? Все равно ее мама – самая красивая.

С тех пор прошло почти тридцать лет. Министерство несколько раз меняло название, а потом мамин начальник предложил ей перейти в коммерческую фирму его двоюродного брата. Фирма получала заказы от министерства и, как поняла Татьяна, занималась тем же, чем занимался отдел, где она проработала двадцать лет. Бывший начальник стал заказчиком, зарплату платили исправно, даже чуть больше, чем на старом месте, но через два года фирма внезапно закрылась, а по старому рабочему телефону развязная девица, занявшая Татьянино место, сказала, что начальство поменялось и назад на работу никто никого никогда не берет.

Несколько раз Татьяна пыталась устроиться секретарем в какую-нибудь фирму, пока ей не сказали напрямую: мы понимаем, у вас многолетний опыт… только он слишком уж многолетний. В конце концов Татьяна пошла уборщицей в ближайший магазин. Денег немного, говорила она тете Шуре, но все равно – не сидеть же на шее у дочери. А мне хватает.

Аня попробовала было пристроить маму продавщицей в другой магазин, принадлежащий тем же людям, что и обувной. Зарплата была ненамного лучше, и Татьяна сказала, что пусть уж она будет получать на пять тысяч меньше, чем ездить на другой конец города да еще и стоять за прилавком. Всякий труд почетен, сказала она, по мне уборщица не хуже продавщицы. К тому же у меня есть накопления.

Почему-то Аня больше всего расстроилась, что мама не будет краситься перед зеркалом. Ведь сколько лет не живет с ней вместе, а все представляет – мамино утро начинается с зеркала и косметики, как Анино утро – с душа и зарядки.

Расстроилась – а потом поняла: мама будет краситься как обычно. Даже если макияж не нужен уборщице. Для себя, не для других.

Как Аня все эти годы старается быть в форме – для себя, не для мужчин.

И теперь каждое утро, принимая холодный душ, Аня представляет: мама в это время сидит у зеркала, того же самого, что и тридцать лет назад, красит губы, подводит брови, щеточкой проходится по ресницам.

Вот и сейчас, субботним вечером, мама накрашена как обычно, только что это на ней за странный наряд: черная юбка, черный жакет, какой-то дурацкий бант на шее?

Впрочем, Аня ничего не сказала, и вот Гоша убирает в комнату свои специальные бабушкины игрушки, Аня с мамой сидят на кухне, пьют чай, закусывают зефиром, который принесла Аня, за окном падает мокрый снег, и вдруг Татьяна начинает рассказывать, как когда-то познакомилась с Аниным отцом, Сашей Мельниковым, как они прожили вместе несколько лет, а потом она ушла от него.

– Так ты думала, он завел ребенка на стороне? – спрашивает Аня.

– Да не заводил он никакого ребенка, – раздраженно отвечает мама. – Это был Васин ребенок, его брата. Но Саша с ней возился, словно это – его ребенок.