Война самураев - Кейра Дэлки

— Хай, — отозвался Го-Сиракава. — Непременно. Какусё кликнул монахов-воинов и велел им запереть Нобуёри с помощником в амбаре для риса.

— И пошлите тотчас же гонца в Рокухару, — добавил Го-Сиракава, — с вестью о том, что лист, некогда росший у самой верхушки, упал и зимний ветер занес его к нам на порог. Пусть пришлют кого-нибудь поутру и заберут этих двоих.

Монахи поклонились и уволокли бывшего главнокомандующего прочь. Когда плач и причитания Нобуёри утихли, Какусё снова поднял свою чашку с саке и промолвил:

— Пброй даже в непроглядной ночной тьме всевидящий Будда посылает свой дар.

— Воистину, — согласился Го-Сиракава.

Утро выдалось пасмурным. Небо обложили серые тучи, то и дело валил мокрый снег. Тайра-но Сигэмори сидел на походном стуле возле реки за оградой Рокухары. У него на коленях покоился меч Когарасу. Сигэмори взглянул сверху вниз на дрожавшего у его ног Нобуёри. Никогда еще не возлагали на него столь приятной повинности, как исполнение приговора бывшему главнокомандующему.

Когда ночью прибыл посланник из Нинна-дзи, Сигэмори стал упрашивать отца о позволении доставить Нобуёри. К его удивлению, Киёмори с готовностью согласился и даже одарил его правом лично обезглавить изменника.

Рано утром Сигэмори поднял сотню всадников и отправился в Нинна-дзи забирать пленника. Нобуёри и его подручный после ночи в сарае выглядели не лучшим образом: оба совсем посинели и тряслись, точно разбитые параличом. Среди Тайра завязался спор о том, следует ли выдать Нобуёри одежду для укрытия от снега. Наконец Сигэмори велел обрядить его в крестьянский плащ из соломы.

— Я намерен довезти его живым, чтобы он видел меч своего палача, — пояснил Сигэмори.

Однако долго ехать в седле со связанными руками его подопечный тоже не мог, так что к прибытию в Рокухару на Нобуёри живого места не было от грязных синяков и кровоточащих ссадин.

— Даю тебе последнее слово, — произнес Сигэмори. Нобуёри протянул к нему дрожащие руки.

— Я… я вижу, вы мудры не по годам. Скажите, разве здравомыслящий человек на такое пошел бы? Стал бы злоумышлять против императора? Вы-то наверняка видите, что я ни при чем. Все это козни демона, клянусь!

— Значит, демона, — недоверчиво повторил Сигэмори. Нобуёри стиснул пухлые ладони и уставился в землю.

— Именно демона. Я видел его во сне. Син-ина. Он сказал мне: «Получишь все, чего ни попросишь». Сообщал мне желания других, чтобы я мог заручаться их помощью. Син-ин говорил, что меня будут чтить как героя, что я тружусь на благо отечества. Если я и творил беззаконие, то неосознанно. Как можно меня винить? Прошу, похлопочите обо мне перед отцом. Можете сослать меня в изгнание, если надо, только пощадите!

Сигэмори, нахмурившись, встал.

— В жизни не встречал гнуснее предателя! Честолюбие и корысть — вот те демоны, которыми ты был одержим! Царедворцы, прибывшие в Рокухару, доложили нам о твоих происках и злодеяниях. Сам государь император поведал, как ты держал его в заключении и утверждался во дворце на правах законного властителя. После всего, что ты сотворил, нет тебе снисхождения.

Нобуёри прижался лбом к полу, сотрясаясь в рыданиях. Сигэмори извлек Когарасу из ножен и молниеносным ударом обезглавил изменника.

Юный Минамото Ёритомо карабкался по заснеженному горному склону. Его перчатки и наголенники промокли насквозь, он уже не чуял ни рук, ни ног и едва видел на локоть перед собой — так густо лепил снег. Мальчик почти не разбирал собственного дыхания сквозь яростный вой пурги. «Хатиман, не дай мне здесь погибнуть, — молил он. — Я прожил всего тринадцать лет и не успел еще порадеть твоей славе».

Когда Минамото бежали в восточные горы, полководец Ёситомо решил держаться как можно дальше от дорог, и они углубились в лесную глушь, выбирая самые крутые подъемы — такие, где даже не было троп. Видно, божествам гор это не понравилось, и вскоре беглецов стали изматывать суровые метели. Доспехи пришлось бросить, так как широкие наплеч-ники-содэ парусили под порывами ветра, отчего путников то и дело грозило скинуть со скал. Оставили они и о-ёрой, тяжелые латы, чтобы ускорить переход. Последними расстались с лошадьми — им не под силу было карабкаться по обледенелым скалам и крутым взгорьям.

На глаза Ёритомо навернулись слезы, едва он вспомнил, как уронил в снег панцирь Восемь драконов. «Теперь его подберет какой-нибудь нечестивец разбойник. Мой предок Ёсииэ ужаснулся бы такому поступку. Что теперь защитит меня от стрел?»

Только и осталось у Ёритомо из воинского снаряжения, что наследный меч, Хигэкири.

Тяжело ему, меньшему из всех братьев, было поспевать за отцом, а вскоре он и вовсе потерял всех из виду за пеленой бурана. Ёритомо не разбирал дороги, перестал понимать, где находится. Никогда еще он не знал такого голода, холода и слабости.

Простонав, мальчик свалился лицом в сугроб, проклиная свое бессилие. «Тайра и их прихвостни наверняка бродят неподалеку. Я должен идти». Повернув голову, он вдруг заметил, как снег вокруг него заискрился необычным светом.

Ёритомо заставил себя встать на колени. Падающий снег перед ним стал взмывать вверх и кружить, точно в водовороте, образуя нечто вроде гигантского зеркала.

«Неужели мой ум помутился? — подумал мальчик. — А может, все видят такое перед смертью?» Но вот из пятна света выступил всадник на могучем белом коне.

— Отец? — всхлипнул Ёритомо, стыдясь своего по-детски прозвучавшего голоса.

Всадник приблизился, и мальчик узнал его — по воспоминанию о храме, куда приходил когда-то.

— Хатиман… — вырвалось у Ёритомо. Призрачный воин кивнул.

Ёритомо трижды поклонился и взмолился:

— Великий Хатиман, помоги мне! Скажи, где искать отца? Гулким, как вой ветра в пещере, и грозным, точно боевой клич многотысячного войска, голосом Хатиман ответил:

— Не думай более об отце, Ёритомо. Отныне ваши судьбы разделяются навеки. Я же пришел исполнить давний обет.

Ёритомо уронил голову на грудь и пролепетал часть сутры Почитания отцов, а закончив, спросил:

— Я сейчас умру?

— Тебе еще многое предстоит совершить в этом мире. Не время еще его покидать. Возьмись за мое стремя.

Ёритомо, словно во сне, сделал как было велено. Хатиман развернул коня и повел его навстречу буре, вверх по каменистой круче. Мальчик старался идти с ним вровень, как тяжело это ему ни давалось.

— Великий Хатиман, если я не увижу отца, то встречу ли братьев?

— Те из них, что останутся живы, разлетятся подобно осенним семенам.

Ёритомо не захотел спрашивать, кто уцелеет, а кто — нет.

— А куда мы идем? Хатиман не отвечал.

Мальчик не знал, долго ли, коротко ли брел он, держась за стремя Хатимана. Они миновали сосновую рощу и голые, обледенелые склоны из камня и галечника. Снег вокруг клубился густым облаком. Свет, излучаемый божеством, рождал причудливые образы, и Ёритомо норой принимал их за гигантских драконов, глядевших из бурана.