Языковая структура - Алексей Федорович Лосев

«Представляется более целесообразным фонетические слова рассматривать как фразовые отрезки, содержащие в себе в качестве ядра полнозначное слово, ограниченное проклитиками и энклитиками, имеющие единую акцентную схему и одну акцентную вершину»[188].

Работы Э.А. Макаева стоят выше раскола между классической и структуральной лингвистикой. С этой точки зрения высокой оценки заслуживает также работа И.М. Тронского «Общеиндоевропейское языковое состояние» (Л., 1967), к тому же поучительным образом совмещающая в себе исследовательский элемент и популярную доступность.

Приведем также примеры критики противопоставления классической и структуральной лингвистики и в отдельных областях индоевропейской лингвистики. Если приводить примеры из области германского языкознания, можно сослаться еще на сессию по германскому языкознанию, проходившую в 1956 г. в Институте языкознания АН СССР. Достаточно отметить хотя бы доклад В.М. Жирмунского «Сравнительно-историческая грамматика и диалектология»[189], в котором отвергаются традиционные методы реконструкции германского праязыка на основании разнородных и мертвых памятников письменности. В.М. Жирмунский конструирует общенародный германский язык с привлечением говоров и диалектов живого народа, которые можно непосредственно слышать и оценивать; общегерманский язык трактуется у него не как мертвая и неподвижная субстанция, лишенная всяких подвижных тенденций и борьбы, но как становящаяся и исторически обусловленная общность.

Что касается романского языкознания, то можно указать на сборник «Методы сравнительно-сопоставительного изучения современных романских языков» (М., 1966), производящий, к сожалению, впечатление абстрактных штудий, хотя один из редакторов этого сборника, М.С. Гурычева, достаточно ясно противопоставляет сравнительно-историческую грамматику романских языков и их типологию, а также пытается объединить генетическую теорию с теорией синхронного структурализма[190].

Укажем также на работу Р.А. Будагова «Проблемы изучения романских литературных языков», где, правда, идет речь не о народных, а о литературных языках, но зато используется то правильное соотношение этих языков, которого было лишено и старое языкознание, и старое литературоведение. Так, литературный язык характеризуется исторической подвижностью своей формы; а кроме того, и сама закрепленность литературной формы языка, согласно этому автору, весьма относительна и условна[191]. Поэтому у автора проводится правильная точка зрения, что не всякий письменный памятник демонстрирует собою литературную форму языка, а без этого нельзя и судить о возникновении литературного языка[192]. Осложненным и весьма подвижным является также и вообще взаимоотношение литературных и народных языков[193].

Пример совмещения синхронно-структурального и диахронно-исторического методов в области романского языкознания представляет также работа Ю.С. Степанова «Французская стилистика» (М., 1965).

В области славянского языкознания также начинают ярко фигурировать идеи подвижности и становления, противоположные мертвой неподвижности математической и структурной формулы. Так, С.Б. Бернштейн в цитированных материалах Межвузовской научной сессии 1964 г. по проблемам сравнительной грамматики индоевропейских языков в Москве исследует происхождение праславянского аблаута с точным учетом как праиндоевропейских процессов, так и процессов новых, уже чисто славянских[194]. Хотя вопрос о праславянской грамматике уже давно стоит в науке и даже имеются попытки ее конкретной реконструкции (Г. Ильинский, А. Мейе), однако различного рода фонетические и фонологические причины (позиция гласного, судьба индоевропейских слоговых сонантов, новые количественные закономерности) и другие причины приводят к более резкому разграничению редукции просто и нулевой редукции, к принципиальному неотличению чередования кратких (вернее сверхкратких) и долгих гласных в позднейшей редукции от количественных чередований на нормальной ступени и к признанию ранней утраты качественных чередований кратких монофтонгов в сравнении с продуктивными чередованиями кратких и долгих, к установлению того факта, что многочисленные следы чередований кратких гласных е/о в современных славянских языках являются следами древнейших закономерностей праславянского аблаута. И вообще необходимо учитывать диалектную дробность уже самого праславянского языка, которую не так трудно учесть и в соответствующих реликтах позднейшего развития. Сам аблаут выступает с разной степенью интенсивности в разных диалектах и в разные периоды уже самого праславянского языка.

Вряд ли нужно приводить другие примеры исследований в области индоевропейского языкознания для подтверждения той истины, что антитеза неподвижного математического структурализма и подвижного историзма классического (но, конечно, прогрессирующего) языкознания бледнеет и почти теряет всякий свой смысл в сравнении с передовой наукой. Самое большее – это то, что структуральные и исторические методы могут иметь только чисто временные и весьма условные разграничения, но ни о какой их абсолютизации в настоящее время не может быть и речи. Для этого стихийного сближения обоих методов можно было бы привести огромную литературу.

В заключение, однако, необходимо сказать, что указанная стихия сближения двух методов ни в каком случае не может оставлять нас в полном покое, поскольку для цельного языкознания все же существует немало разного рода препятствий, бороться с которыми отнюдь не так просто.

Если указать на препятствия теоретического характера, то ради примера можно привести мнение Р. Добрушина, который обвиняет классическую лингвистику в том, что она не умеет создавать устройства для машинного перевода с одного языка на другой, что наши языковеды не знакомы с математикой и техникой, что существующие у нас организации, занимающиеся прикладной лингвистикой, немногочисленны и слабосильны и что нужно не просто внести какие-то поправки в современное языкознание, но нужно его все целиком переделать на математический и технический лад[195]. То, что известный процент математиков, техников и лингвистов должен создавать такую науку, которая помогла бы изобретать разного рода языковые машины (вроде машины для механического перевода с одного языка на другой), это едва ли вызовет у кого-либо сомнение. Ясно также и то, что чем больше будет такого рода машин и специалистов, тем лучше. Однако приравнивание лингвистики к математике и технике или вообще к естественным наукам, повелительный запрет языковедам заниматься языком и стремление приостановить огромный прогресс современного языкознания как науки об языке в жертву наук о математически-техническом воспроизведении языка, все это является такой теорией, которая, конечно, мешает сближению классической и структуральной лингвистики. Кроме того, если не будет хороших лингвистов, то не будет и хороших математически-технических работников в области практической лингвистики. И вообще советская наука строится на единстве теории и практики, и абсолютизирование какой-нибудь одной из этих областей всегда ведет только к регрессу этих областей.

Небрежность в оперировании с языковым материалом также служит препятствием для создания такой лингвистики, которая стояла бы выше никому не нужной антитезы классической и структуральной лингвистики.

Если подвести итог всему сказанному, то необходимо констатировать преодоление нашей советской наукой глубокого разногласия классической и структуральной лингвистики.

Раздел VIII.

О ПОНЯТИИ ЯЗЫКОВОЙ ВАЛЕНТНОСТИ

Настоящий раздел является прямым продолжением указанных ниже работ[196]. В них мы рассматривали аксиомы знаковых систем и предварительно сформулировали некоторые