У нас есть мы - Ирина Горюнова

Мы вместе столько лет, что проросли один в другого, и отрывать частички придется с болью и кровью, с чудовищными потерями. Страх остаться в одиночестве, тоска по сроднившемуся с тобой человеку, по привычности к его недостаткам… И вдруг станет пусто, совсем пусто – ты больше не будешь ждать от него звонка с вопросом «Что купить по дороге?», прислушиваться к повороту ключа в замочной скважине… не надо будет гладить рубашки и брюки, покупать галстуки и носки, отнимать пульт от телевизора с недовольной физиономией: «Как ты можешь смотреть эту фигню? Переключи!» – много чего не станет; придется придумывать себе новые правила, чтобы из пустоты выкристаллизовалось нечто, похожее на семейный уклад теперь уже неполноценной семьи.

В школе будут понимающе ухмыляться: «Ваш папа в длительной командировке и не может прийти в класс и повесить жалюзи/прибить картинки/починить столы? Ну да, ну да, конечно…

Извините,

мы попросим

ДРУГОГО ПАПУ…

Мы понимаем, вам теперь… сложно приходится,

можете не приходить мыть окна,

попросим… ДРУГИХ МАМ…»

Другие мамы и папы, более полноценные благодаря свой семейной живучести, с недовольной миной сделают твою работу, пожимая плечами и гордясь тем, что у них-то ВСЕ ХОРОШО.

В подкорке мозга начинается война с памятью, с прошлым, война за настоящее и будущее. Мне надо найти другого человека. Я смогу. Буду счастливой. Хочу такого, как Петр: спокойного, занимающегося практиками, уверенного в себе, сильного. Нет, я не хочу именно его, я никогда не воспринимала его как мужчину, только как Учителя, но я хочу такого же!

Я не могу больше смотреть в окно, как в «Черный квадрат» Малевича! НЕ МОГУ-У-У!.. Счастья хочу, света, любви, ярких красок, чтобы как в дешевых рекламках телевизионных роликов – счастливая семья, солнце, рука в руке… Не могу больше под пытками, китайскими пытками водой, когда медленно капля за каплей падает тебе на лоб изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год…

С остервенением бросаюсь мыть окна, чтобы стекло показывало мир не сквозь туман и дымку, пыль и грязь, а так, как и должно быть – кристально ясно. Мокрой тряпкой выбираю из промежутка между рамами высохшие трупики бабочек с облетевшей пыльцой крыльев, нечаянно залетевших не туда и окончивших свою недолгую жизнь, пытаясь пробиться через стекло на волю. Ох, сколько можно во всем искать соответствия и метафоры, знаки судьбы?!

В детстве мы хотим, чтобы Дед Мороз приносил нам ТЕ подарки, чтобы на крыше обязательно жил Карлсон и прилетал каждый день в гости, а родители купили собаку и чтобы была своя добрая фея-крестная, которая подарит хрустальные башмачки или слюдяные стрекозиные крылья и волшебную палочку.

В ранней непорочной еще юности мечтаем о принце, ведущем в твою гавань корабль под алыми парусами, о принце, сражающемся с драконом и торжественно приезжающем под окна твоей неприступной башни на белом коне в сверкающих доспехах, мечтаем о том, как с честью выйдем из любого Королевства Кривых Зеркал, удачно сорвав личину с разных Йагупопов и прочих Нушроков, и тогда тетушка Аксал станет просто Лаской, Гурд – Другом, а Бар перестанет быть Рабом и станет свободным человеком…

Повзрослев, желаем обеспеченного, все понимающего мужа: красивого, как Аполлон, умного, как Платон, неприхотливого, как Диоген, богатого, как Крез, талантливого, как Еврипид…

Чуть позже желания трансформируются в «чтоб не пил, не курил и цветы всегда дарил»… Постепенно иллюзии тают, мечты становятся умереннее, но искомого добиться удается счастливым единицам…

Однако ты живешь: у тебя семья, муж, ребенок, налаженный быт, приличная работа… ты ткешь свою паутинку, как трудолюбивый паучок, всеми лапками… а потом вдруг – раз! – налетит шальной ветер да и сдует все к чертовой матери, а тебя этим же ледяным ветром отбросит на полосу отчуждения, где ты будешь сидеть в одурении и, словно лупоглазая гурами, безмолвно открывать рот: бульк, бульк, бульк…

А мир несется дальше, оставив тебя далеко позади, и его не догнать уже, не догнать… Может, лучше и не стремиться за ускользающей мечтой, а сделать усилие и перешагнуть в другую Вселенную? Заставила судьба-лихоманка пуд соли съесть, семь пар железных сапог истоптать – пора бы уж из Золушки или из лягушки превращаться в царевну. Ан нет! «Маловато будет!» – решили норны на небе, злые пряхи, подослали эриний – в кровь плоть и душу исхлестать розгами да кнутами. Посолить-поперчить, прикажете? «Баю-баюшки, баю, не ложися на краю…» – «Лягу!» – упорно кричишь и соответственно получаешь по заслугам. А ночью, когда забываешься в дурном полусне, перед глазами настырно начинают мельтешить черно-белые, вернее, больше черные тени с гравюр и офортов сумасшедшего испанца Франсиско Хосе Гойи, его «Черные картины», которыми он разрисовал стены своего дома. Какие сны снились ему, если он сумел передать хоть часть того невыразимого кошмара, запечатленного на его полотнах? В каком мире жил?

* * *

Очиститься от всего этого, начать с нового листа, страницы… Все будет хорошо. Снимая утром влажную от пота рубашку, смывая под душем ночной кошмар, я принимаю решение: «Хватит страдать. Надо жить дальше». Захожу бодрым шагом на кухню, варю себе кофе и спокойно произношу доселе дикие для меня слова:

– Алексей, давай разведемся.

– У тебя кто-то есть?

– Есть. Я.

– Не понял…

– У меня есть Я, которую я не хочу калечить, и жить так дальше под дамокловым мечом в ожидании, что тебе перерубят шею, тоже не хочу. Ты же все равно решил уехать.

– Куда я от вас уеду! Я останусь.

– Нет. Я подаю на развод.

– Ты с ума сошла! У нас же ребенок!

– Ты вчера об этом не думал, когда принимал решение о работе, что ж сейчас Катей прикрываешься?

– Надо найти оптимальное решение…

– Я тебе уже озвучила оптимальное решение для нас обоих. Мы слишком разные люди и, очевидно, уже надоели друг другу до предела, до последнего рубежа.

– Ты так решила?

– Да.

– Я подумаю, позже поговорим.

– Вряд ли имеет смысл опять переливать из пустого в порожнее и портить друг другу нервы. Давай разведемся… будем просто друзьями. Ты сможешь видеть Катюшу, когда захочешь.

– Она останется с тобой?

– Разумеется.

– Возможен и иной вариант.

– Нет.

– Я подумаю.

– Только не слишком долго.

На каждый новый день надо смотреть как на маленькую жизнь.

Максим Горький

Мое предложение развестись Алексей воспринял болезненно и стал совершать разные поступки для того, чтобы вернуть меня (или себя) в лоно семьи. Он стал читать книги, которые мне советовал Петр, ездил втайне от меня к нему на сеансы, ходил по разным колдунам и ведуньям в попытках узнать будущее. В этом он признался сам, чем основательно меня потряс. А еще он стал дарить цветы и приносить кофе в постель.