Хорошие. Плохие. Нормальные - Елена Колина

мозга — невероятная операция; вообще нереально, что люди научились пересадить одному человеку костный мозг другого человека. …Операция будет через три недели и два дня.

Мне нужно было выбрать способ донорства. У меня могут взять кровь из вены или из тазовой кости, под наркозом. Из тазовой кости под общим наркозом, которого я жутко боюсь.

Врач опять перешла на официальный язык (наверное, так положено): «Процедура донорства и взятия кроветворной ткани является для донора достаточно сложной и болезненной. При введении анестезии посредством предназначенных для этого игл вам сделают пункцию костной жидкости в области подвздошных костей. За два часа получают около одного литра костного мозга. После окончания процедуры в месте, где берется костная ткань, некоторое время будет сохраняться болезненность». О господи, почему тазовая кость так страшно называется «в области подвздошных костей»?.. Я выбрала способ донорства из подвздошной кости, а не из крови: так больше вероятность, что у пациента, моего генетического близнеца, все пройдет хорошо.

Я полезла в сумку за салфеткой, и (наверное, я все-таки волновалась), пока рылась в сумке, оттуда выпал целый ворох резиновых перчаток. Пар пять или шесть. Я собиралась выбросить верхние перчатки, после того как выйду из клиники, надеть другие, ехать в них в такси… У меня для каждого отрезка пути свои перчатки.

Врач посмотрела на меня, как будто хотела спросить «вы псих?», и я заторопилась:

— Я должна быть очень осторожна, мне же нельзя заразиться!

Врач посмотрела на меня печально, как будто хотела сказать: «Вы псих, я не разрешаю вам сдавать костный мозг».

— Вам обязательно нужно гулять. Парки сейчас закрыты, гуляйте вокруг дома.

— Я буду гулять ночью по Фонтанке, чтобы не заразиться.

— Вы ничем не заразитесь на прогулке… Постарайтесь быть аккуратной, берегите горло, не простудитесь. В магазине и аптеке будьте в маске, соблюдайте социальную дистанцию, и все будет хорошо… — сказала врач.

Это прозвучало недовольно, как будто по обязанности: наверное, человеку, ежедневник которого расписан на спасение жизней, вирус не кажется таким страшным, как обычным людям. …Перед операцией нужно сдать тест на коронавирус.

Врач сказала, что я ни в коем случае не должна похудеть. Я должна поправиться.

— Это важно. Постарайтесь не терять вес! Иначе мы не сможем набрать достаточное количество клеток костного мозга. Ешьте побольше и набирайте вес. Было бы хорошо набрать полтора-два килограмма.

Где мне купить пирожных и булочек, в нашей булочной на Рубинштейна? Или в универсаме рядом с клиникой? Решила, что в нашей булочной во дворе напротив: там меньше выбор, зато быстрей окажусь дома, быстрей помою руки, меньше шансов заразиться. От меня зависит жизнь другого человека: если я заболею, не смогу быть донором. Пока найдется другой донор, человек, возможно, умрет. Но главное, никаких бурных эмоций, — ах, я спасу человека!.. Это обыденное дело, которое надо сделать, и все.

— А вы не можете мне сказать… хотя бы намекнуть?

— Нет, — сказала врач и посмотрела на меня, как будто я не просто псих, а назойливый псих. — Я же вам объяснила.

По закону мне не имеют права сказать (и намекнуть), для кого я сдаю костный мозг. Закон оберегает донора: для донора будет психологической травмой, если реципиент умрет. Я знаю, что врач не скажет. Я просто подумала — а вдруг скажет.

Врач сказала только, что это человек из Петербурга, и если у него все будет хорошо, то мы сможем встретиться через два года. Не раньше.

От клиники до такси несла себя как драгоценную амфору и везла себя в такси как драгоценную ампулу. Купила в нашей булочной много всего: булочки с маком, пирожки, самый калорийный сыр и бананы. Мой вес 51,5 кг. Будет хорошо, если я наберу полтора-два килограмма. Но три килограмма будет еще лучше, я постараюсь набрать три.

Вернулась за пирожными «Корзиночка с кремом из сгущенки».

Когда я входила во двор, кто-то сзади взял меня за локоть. Я оглянулась — ужас! Незнакомая женщина сказала мне прямо в лицо: «Вы пришли?..» А у нее маска спущена на подбородок! Я отпрыгнула от нее и закричала на весь двор:

— Почему без маски?! Почему подходите так близко?! Почему дышите мне в лицо?!

— Я не заразная. Моему сыну нужна классика из школьной программы, у вас есть?.. У вас на окне, между прочим, висят часы работы, а вас нет… в рабочее время.

Ага, каждый считает, что он не заразный! Я сняла перчатки, сунула в карман, порылась в сумке, достала новые перчатки, надела новые перчатки, дала ей одноразовую маску. Черт ее знает, где она ходила в этой своей маске на подбородке.

Какие бывают странные люди! Недаром она носит маску на подбородке. Она долго выбирала из русской классики, колебалась между Толстым и Тургеневым.

Маратик в моем розовом халате заглядывал в лавку из комнаты и делал мне знаки: гримасничал, махал руками. Мы договорились, что он никогда не выходит в лавку в халате, это строгое правило. Иначе нет смысла играть: в настоящих книжных магазинах никто не высовывается из подсобки в халате и не спрашивает продавца сонным голосом, не хочет ли тот сделать ему яичницу. Женщина положила на прилавок Толстого, но все еще колебалась, уходила к другому стеллажу, возвращалась к Толстому, уходила к коробке с детективами. Как собака, которая играет с косточкой — то лизнет, то отскочит.

Маратик скрылся в комнате и через минуту встал в дверях, держа в руках картонку, как на митинге: «Где ты шляешься?! А кто в лавке остался? Я, что ли? Мне позвонили!»

Ему позвонили? Ему позвонили!

Женщина спросила, кто лучше, Толстой или Тургенев, а когда я сказала «оба лучше», купила «Уход и содержание ежа в домашних условиях». У них дома еж, что ли?

Все сходится: сначала вызывают меня, убеждаются, что я не мираж, я все подписываю, и только потом звонят ему. Маратику позвонили, когда я была в булочной, мы посмотрели время звонка — ему позвонили, когда я покупала корзиночки с кремом из сгущенки.

…О господи, я дура! Я могу прямо сейчас точно узнать! Если операция Маратика назначена на тот же день, что и мне, то я точно его донор. А если нет, я донор другого человека.

— Когда у тебя операция? И где? Операция когда, я тебя спрашиваю?!

— Не ори на меня. Через три недели и два дня, а что?

Операция у Маратика в тот же день и в той же клинике, что и у меня. Теперь я могу сказать Маратику, что мы с ним