Игра. Как она влияет на наше воображение, мозг и здоровье - Кристофер Воган

Игра тоже активирует механизмы удовольствия в мозге, оказывая целительный эффект. Как и в случае с эндорфинами, у нас есть естественные регуляторные механизмы, которые ограничивают объемы игры в нашей жизни. Здоровые и психологически сбалансированные взрослые наслаждаются игрой, но спустя какое-то время устают от любых ее проявлений и отправляются делать что-нибудь еще. Те же, кто использует игру для побега от какого-то психического дискомфорта, играть не перестанут. А если перестанут, то ими сразу же овладеют боль и беспокойство.

Таким образом, возбуждение и удовольствие, которые позволяют уйти от боли, могут вызывать зависимость и приводить к сокрушительным физическим, социальным, эмоциональным и когнитивным последствиям. Самые упертые геймеры старшего подросткового возраста, у которых я брал интервью, испытывают настоящие трудности в различении виртуального и реального. Их поток сознания качественно отличается от потока сознания не геймера. Не геймер обычно наслаждается воображаемой стороной внутренней жизни, но легко отличает ее от объективной реальности. У зависимого геймера все происходит по-другому.

К тому же тот вид игры, который вызывает зависимость, удовлетворяет глубокую психологическую потребность. Многим игрозависимым неприятны разнообразные и неоднозначные вызовы, которые ставит перед ними жизнь. В жизни часто не ясно, «проигрываешь» ты или «выигрываешь». А видеоигры – это строго контролируемый мир, в котором победа и поражение ясны и недвусмысленны. Возможно, масштабы игрозависимости в Японии и Корее отчасти объясняются тем, что в этих обществах молодые люди испытывают на себе огромное давление: предполагается, что они должны многого достичь, продвигаясь по весьма конкретному и строго определенному карьерному пути. При этом у них мало шансов найти собственную дорогу.

А что же другие формы игры? Один человек по имени Говард попал в тиски игровой зависимости. Он рассказал мне, что в первый раз пережил чистую, ничем не ограниченную радость, когда ему выпал джекпот на игровом автомате и он купил напитки для всех присутствующих. Он ощутил власть, контроль и любовь других – вещи, которых, по его мнению, никогда не заслуживал. После первой удачи он постоянно фантазировал о следующем крупном выигрыше и продолжал играть, чтобы снова пережить эти ощущения. Молодые (в основном) люди, зависимые от видеоигр, обычно беспокоятся по поводу своей способности справиться с требованиями взрослого мира. Их социальные навыки не отточены, они часто стеснительны от природы и постоянно ощущают груз ожиданий, которым, с их точки зрения, не могут соответствовать. Онлайн– и видеоигры предлагают им мир, в котором можно добиться успеха, где быстро получают награду за успех и где неудачу легко компенсировать.

Игровая зависимость представляет собой темную сторону по отношению к игре не в большей мере, чем лишний вес – темную сторону по отношению к еде. В целом трехмерная физическая и социальная игра есть «лучшая» форма игры, так же как сбалансированная диета лучше перенасыщенной сахаром. Последняя обеспечивает немедленное удовлетворение, но наносит ущерб в долгосрочной перспективе. Чтобы оставаться здоровыми, нам нужны и пища, и игра. Когда мы злоупотребляем ими, вина лежит не только на игре или на пище, но и на нас самих. Более того, если мы слишком одержимы игрой, это важный индикатор психологического дефицита, с которым мы сталкиваемся в других проявлениях нашей жизни. В какой-то момент в моей жизни, когда мне было сорок с чем-то лет, я много бегал и слишком увлекался увеличением дистанций и установкой новых рекордов. Я вынужден с сожалением признать, что при всех моих знаниях об игре моей жизнью, как личной, так и профессиональной, завладела эта одержимость.

Чтобы пересмотреть ситуацию и по-настоящему осознать важность регулярной и настоящей игры в жизни, которую я до этого понимал умом, потребовался личный жизненный кризис. Я был горячечно одержим работой и «игрой», слишком яростно посвящая себя профессии, семье и физическому совершенствованию. Истинная игра больше не обогащала мою жизнь своими подлинными благами. Я не хочу сказать, что никогда не восстанавливался в отпуске или не играл порой с восторгом и самоотдачей. Но моя жизнь в целом была полна стресса, ориентирована на работу и постоянно требовала больше, чем я мог сделать, не отказываясь от сна или не пренебрегая собственными нуждами в личной игре.

Оглядываясь назад, я понимаю, что теперь сделал бы по-другому. Я вернул бы игру в профессиональную жизнь раньше и на более регулярной основе, а также установил четкие границы, чтобы не перерабатывать. Думаю, тогда я искусственно разделил в уме работу и игру, и это было грубейшей ошибкой. В семье я бы добавил в помощь детям с домашними заданиями больше игры, а в их обязанности по дому – больше беззаботности и хорошего настроения. Я так стремился к профессиональным достижениям, что проецировал эту целеустремленность и на домашнюю жизнь. И за последний двадцать один год, посвященный исследованию игры, я пережил личное преображение и получил личный опыт, который подкрепляет эту книгу в эмоциональном плане.

Есть теоретики игры, которые считают, что игра хороша всегда и что у нее не бывает недостатков. Я не считаю, что игра всегда полна света и очарования. Порой она бывает опасна. Люди получают травмы. Грубые физические игры часто встречаются у молодых млекопитающих, в том числе у людей, и кто-нибудь из игроков периодически заходит слишком далеко. У собак мы наблюдаем, что участник игры, которому причинили боль, взвизгивает и огрызается в ответ. Кто-то из детей может воскликнуть: «Эй, ты что, больно же!» и даже дать сдачи. На открытых игровых площадках регулярно видно, как игра превращается в потасовку. В здоровой ситуации дети делают паузу, и в этот момент тот, кто причинил боль, дает знать, что это было ненамеренно (может быть, невербально – принимая ответный удар или демонстрируя озабоченное выражение лица), а потом игра возобновляется. И виновник, и пострадавший узнали, как далеко можно зайти. Возможно, это покажется парадоксальным, но такие эпизоды позволяют детям стать ближе друг другу и свободнее в игре, особенно теперь, когда они узнали, где лежат их собственные границы.

Когда я говорю о грубых играх, большинство людей представляют себе мальчиков – и действительно, мальчики вступают в подвижные игры чаще, чем девочки. Но девочки нередко включаются в свою версию грубой игры, у которой есть важная психологическая составляющая. Порой они больше разыгрывают роли, сплетничают, дразнят или формируют группы для избранных. «Вредная» девочка, которая психологически подавляет и вытесняет других, – эквивалент мальчика-хулигана, и они оба нарушают естественное течение игры. Как и в случае с грубыми подвижными играми, дети страдают. Но в здоровой ситуации девочки понимают, что такое – зайти слишком далеко, и в результате формируют более близкие отношения.

Я думаю, в обоих случаях взрослые обычно слишком быстро останавливают подобную игру. Мы видим в ней потенциал для небольших травм, слышим визги и стоны, которые ассоциируются у нас с утратой контроля над ситуацией, и заставляем борцов остановиться. Нам неприятно слушать сплетни, и мы непроизвольно вмешиваемся, чтобы не дать детям проявить несправедливость. Поступая так, мы мешаем им учиться самостоятельно и друг у друга. Конечно, если ясно, что существует риск серьезной травмы (а не просто синяка или ссадины) или настоящего психологического вреда, нужно проявить ответственность родителей или воспитателей. Но в большинстве случаев гораздо лучше позволить ситуации разрешиться самой. Если вещи идут не особенно хорошо, можно вернуться к ним позже и спросить у детей, как они воспринимают такую вот «грубую» физическую или эмоциональную игру. Обычно сами дети подают нам сигналы. В естественной ситуации участники визжат, улыбаются и смеются – и одновременно бьют, нападают, борются, догоняют и тормошат. По завершении этого приступа они остаются друзьями.